из книги «Лидия Тимошенко – художник и личность»
О творчестве Лидии Тимошенко
Мнения профессионалов
из книги «Лидия Тимошенко – художник и личность»
О творчестве Лидии Тимошенко
Мнения профессионалов
О Лидии Тимошенко
Статья о жизни и творчестве художницы открывает книгу «Лидия Тимошенко. Реальность других измерений. Дневники. Письма. Воспоминания». Книгу читайте здесь.
художественный критик, друг Лидии Тимошенко
Ярко индивидуальный, тонкий, глубокий художник — такое самое общее определение можно дать Лидии Яковлевне Тимошенко, прекрасному мастеру русской живописи и графики. От написанного в 1925–1928 годах совсем раннего «Автопортрета», сурового и строгого, говорящего о великой требовательности к себе на заре творческой жизни и до созданных в середине 60-х годов картин, таких, как «Вечер» или «День творения», полных сердечности и поэтического обаяния, и до длительных попыток «реконструировать» «Троицу» Андрея Рублева — прошел ее полувековой творческий путь, целостный и особенный при всех своих исканиях нового. Этот путь, который проходил неизменно в стороне от широко распространенных стандартных и избитых художественных приемов, удовлетворявших слишком многих советских живописцев, мог казаться слишком камерным и даже причудливым, но он всегда был пронизан искренним и пристальным вниманием к реальной окружающей жизни и всегда отвечал обостренному выражению своего собственного, очень личного взгляда на мир и на человека.
Таких художников, находившихся (или сейчас находящихся) в оппозиции податливому или равнодушному большинству, в советском искусстве всегда было достаточно много, и именно это определило богатство и многообразие советской художественной школы. Подлинная история советского искусства от Малевича и Татлина до Угарова и Моисеенко еще не написана; эта история все еще засорена и загромождена именами, которым явно не уготовано сохранение в памяти грядущих поколений, в угоду им эта история многократно фальсифицирована. Но неизбежно выдвигается на первый план честь и слава таких художников, как Л.Я. Тимошенко и ее друзья и сотоварищи.
А ей самой повезло, что еще совсем молодой она попала в очень хорошую компанию. Это была ленинградская группировка 20-х годов «Круг», во многом похожая на самую передовую тогдашнюю московскую группировку ОСТ («Общество станковистов»). Ведущие мастера «Круга» — Пакулин, Пахомов, Самохвалов, Загоскин — были достойными «аналогами» Штеренбергу и Дейнеке, Купреянову и Пименову, Тышлеру и Вильямсу. Они так же все свое внимание отдавали современной окружающей жизни, современному человеку, так же искали новую форму для выражения нового содержания искусства, так же смело экспериментировали, и часто весьма успешно. Муж Лидии Тимошенко — Давид Загоскин стал для нее добрым путеводителем в первых опытах новой живописи, и особенно рисунка, — оба часто писали и рисовали одну и ту же модель (таковы выразительные рисунки сидящих бородатых стариков или мальчишек и девчонок, сделанные Лидией Яковлевной с большим изяществом). Репертуар тем ее живописи определился быстро и надолго — ее искусство в 30-е годы почти полностью оказалось посвященным человеческой юности, подросткам десяти—четырнадцати лет. Созданные Лидией Яковлевной образы юных купальщиков, авиамоделистов или собирателей яблок проникнуты ясной, светлой, естественной грациозностью и подвижностью, без какой-либо сентиментальности и умилительности, без ненужной идеализации. Их живая естественность оказалась полной противоположностью схематизму, насаждавшемуся РАПХ, и припомаженности и фальши АХРРовского бытового жанра — судить о советских детях тридцатых годов будут по живым и реальным образам Тимошенко, а не по упитанным, жирным артековским пионерам казенных жанристов.
Серия прекрасных рисунков 1930 года («Сидящий юноша», «Сидящая девочка», «Мальчик на стуле» и др.), а чуть позже серия живописных этюдов купающихся детей («На траве», «Девочки с полотенцами», 1933, этюд к картине «Купание», 1934, «Девочка в воде», 1934 — из собрания автора этой статьи, и еще один этюд к картине «Купание» 1934 года из Русского музея) — это подлинный дифирамб во славу чистого и прекрасного человечества. Настоящим «манифестом» общества «Круг» можно счесть далекий от идеализации и удивительно привлекательный этюд «Голова девушки» 1932 года из Третьяковской галереи. Л.Я. Тимошенко ищет в мире своих излюбленных героев разные и неизменно живые и естественные характеры («Две девочки в кресле», 1931, «Шепчутся», 1936, «Катя с Колей на ковре», 1936). Занятным отступлением от любимой тематики, но с героями, столь же первозданно не испорченными никакой городской цивилизацией, явилась картина «Цыгане» 1933 года — семья, занятая чаепитием у своего костра.
Таких художников, находившихся (или сейчас находящихся) в оппозиции податливому или равнодушному большинству, в советском искусстве всегда было достаточно много, и именно это определило богатство и многообразие советской художественной школы. Подлинная история советского искусства от Малевича и Татлина до Угарова и Моисеенко еще не написана; эта история все еще засорена и загромождена именами, которым явно не уготовано сохранение в памяти грядущих поколений, в угоду им эта история многократно фальсифицирована. Но неизбежно выдвигается на первый план честь и слава таких художников, как Л.Я. Тимошенко и ее друзья и сотоварищи.
А ей самой повезло, что еще совсем молодой она попала в очень хорошую компанию. Это была ленинградская группировка 20-х годов «Круг», во многом похожая на самую передовую тогдашнюю московскую группировку ОСТ («Общество станковистов»). Ведущие мастера «Круга» — Пакулин, Пахомов, Самохвалов, Загоскин — были достойными «аналогами» Штеренбергу и Дейнеке, Купреянову и Пименову, Тышлеру и Вильямсу. Они так же все свое внимание отдавали современной окружающей жизни, современному человеку, так же искали новую форму для выражения нового содержания искусства, так же смело экспериментировали, и часто весьма успешно. Муж Лидии Тимошенко — Давид Загоскин стал для нее добрым путеводителем в первых опытах новой живописи, и особенно рисунка, — оба часто писали и рисовали одну и ту же модель (таковы выразительные рисунки сидящих бородатых стариков или мальчишек и девчонок, сделанные Лидией Яковлевной с большим изяществом). Репертуар тем ее живописи определился быстро и надолго — ее искусство в 30-е годы почти полностью оказалось посвященным человеческой юности, подросткам десяти—четырнадцати лет. Созданные Лидией Яковлевной образы юных купальщиков, авиамоделистов или собирателей яблок проникнуты ясной, светлой, естественной грациозностью и подвижностью, без какой-либо сентиментальности и умилительности, без ненужной идеализации. Их живая естественность оказалась полной противоположностью схематизму, насаждавшемуся РАПХ, и припомаженности и фальши АХРРовского бытового жанра — судить о советских детях тридцатых годов будут по живым и реальным образам Тимошенко, а не по упитанным, жирным артековским пионерам казенных жанристов.
Серия прекрасных рисунков 1930 года («Сидящий юноша», «Сидящая девочка», «Мальчик на стуле» и др.), а чуть позже серия живописных этюдов купающихся детей («На траве», «Девочки с полотенцами», 1933, этюд к картине «Купание», 1934, «Девочка в воде», 1934 — из собрания автора этой статьи, и еще один этюд к картине «Купание» 1934 года из Русского музея) — это подлинный дифирамб во славу чистого и прекрасного человечества. Настоящим «манифестом» общества «Круг» можно счесть далекий от идеализации и удивительно привлекательный этюд «Голова девушки» 1932 года из Третьяковской галереи. Л.Я. Тимошенко ищет в мире своих излюбленных героев разные и неизменно живые и естественные характеры («Две девочки в кресле», 1931, «Шепчутся», 1936, «Катя с Колей на ковре», 1936). Занятным отступлением от любимой тематики, но с героями, столь же первозданно не испорченными никакой городской цивилизацией, явилась картина «Цыгане» 1933 года — семья, занятая чаепитием у своего костра.
К концу 30-х годов в живописи Тимошенко все чаще появляется сочетание детских фигур с природной средой и связанные с этим большая пространственность и живописность («Собирают яблоки», 1938, в Третьяковской галерее и «Под яблоней. 1 Вариант» в Костромском музее, «Коля в корыте», «Авиамоделисты»). Живопись Тимошенко наполняется солнцем, и, быть может, именно в это время достигает наибольшего совершенства за весь довоенный период ее творчества («Девушка под зонтиком», 1938, «На Дону», 1938, «На пруду», 1940, «Девочка, выходящая из воды», 1940). В это время возникает и прелестная цветная литография «Катюша» — девочка, стоящая над корытом и стирающая белье на фоне залитой солнечным светом густой массы зелени.
Работы Л. Я. Тимошенко довоенных лет полностью раскрыли ее светлый, спокойный, жизнеутверждающе ясный душевный мир и явились немаловажным свидетельством нормального, далекого от начавшейся «показухи» развития советского искусства. Они были полноценным выражением очень личного взгляда на окружающую жизнь, создаваясь вне каких-то общих шумных, достаточно декларативных и демонстративных разговоров и событий, и их гуманистический строй, живая человечность имели безусловно важное общественное значение. На примере этих работ можно наглядно убедиться в том, что действительная история советского искусства бесконечно богаче той очень, по правде сказать, скудной, причесанной и во многом фальсифицированной истории советского искусства, которая основательно утвердилась во многих искусствоведческих сочинениях, энциклопедиях, учебниках. Широкая публика до сих пор имеет о советской живописи представление, весьма мало соответствующее тому, какой она была на самом деле. В действительности в изобразительных искусствах, ровно так же как в литературе, театре, кино и музыке, всегда было много настоящих творцов, людей с большим душевным богатством, и от этого советская изобразительная культура оказалась насыщенной настоящими чувствами, настоящими мыслями, большим идейным смыслом, и все это было выражено с высоким художественным качеством. Об истории изобразительных искусств в советское время надо судить, абсолютно не считаясь с теми лживыми схемами, возникшими еще в 30-е годы, которые были императивно утверждены как истина в последней инстанции в пору самого пышного расцвета культа личности Сталина, в конце сороковых — начале 50-х годов, и дожили до наших дней в весьма мало нарушенном виде.
Главный смысл истории советского искусства, истории настоящей, а не предвзято сочиненной заключен в том, что все подлинно достойные и честные люди, жившие в советское время, каков бы ни был род их творческих занятий и их характер, великолепно отражали свое время и содействовали сложению общей духовной культуры времени, невзирая на постоянные случаи неприязни, отвержения, обид, которые им наносились людьми, совершенно посторонними по отношению к искусству, некомпетентными или открыто реакционными. Истинно революционные идеи находили себе пристанище вовсе не в мозгах чиновников и «деловых» художников.
Во второй половине 30-х годов в жизни Лидии Яковлевны произошла важная перемена. Она разошлась с Загоскиным, а затем вышла замуж за художника Евгения Кибрика, к тому времени выдвинувшегося в первый ряд мастеров советской графики. И в этой встрече и естественном соревновании двух художников и двух ярких и сильных характеров преимущество, а потом и победа, на мой взгляд, оказались на стороне Лидии Яковлевны Тимошенко. Действительно, в лучшей из всех серий книжных иллюстраций, созданных Кибриком — серии черных литографий к «Очарованной душе» Р. Роллана, — явно и открыто чувствуется глубокое и плодотворное влияние искусства Лидии Яковлевны. В ясной простоте и естественности композиций, в их пропитанности светом и воздухом, в тонкости психологических характеристик героев этих иллюстраций есть наглядно выступающее сродство с самыми важными качествами работ Лидии Яковлевны. В отличие от предшествующих произведений Кибрика, здесь совсем исчезли так резко сказавшиеся раньше, совсем недавно, элементы слишком вещественной экспрессии, свойственные некоторым листам его серий цветных литографий к «Кола Брюньону» Р. Роллана и к «Легенде об Уленшпигеле» Шарля де Костера. Нечего уж говорить о том, что для образа Аннеты, главной героини «Очарованной души», Кибрик попросту взял внешний облик и душевный строй самой Лидии Яковлевны, своей жены! Это особенно видно в лучших листах серии, как «Задумавшаяся Аннета» или «Аннета у постели раненого», принадлежащих к числу высших свершений Кибрика, превзойти которые он так и не смог.
Начавшаяся Великая Отечественная война не дала завершить эту замечательную работу Кибрика. Она резко оборвала и большую и интенсивную творческую деятельность Лидии Яковлевны. На ее долю выпали на редкость тяжелые испытания, тяжкие условия жизни в эвакуации, куда она успела уехать из Ленинграда с маленькими детьми. Работать над живописью или даже рисунком было ей почти невозможно — этому решительно мешали материальные и бытовые тяготы ее тогдашней жизни. Великой радостью следует считать написанный в 1943 году портрет гвардии старшего лейтенанта В.В. Иванова, чье тонкое, умное и грустное лицо хорошо выражает умонастроение времени, когда этот портрет был написан. И как отличается строгий и простой портрет этого молодого офицера от распространившихся тогда парадных и эффектных портретов работы разных, нередко именитых живописцев, где главной заботой и целью художника было непременное «гром победы, раздавайся!».
Что сохранила Лидия Яковлевна из своего довоенного творческого опыта, такого успешного, талантливого и самобытного? Как это можно «подытожить»?
С самого начала занятий искусством она, как и другие хорошие ленинградские художники, объединившиеся в общество «Круг», делала нечто прямо противоположное механическому, вульгарному и насквозь лживому диктату РАПХ, а дальше — наследовавшему АХРР умильному и сладкому бытовому жанру 30-х годов, наводившему «хрестоматийный глянец» на все сложности и трудности тогдашней общественной жизни. Я не говорю уж о парадных «тематических» картинах, воспевавших хвалу власть имущим. Лидия Яковлевна Тимошенко, как и ее друзья, изображала жизнь, которая была на самом деле, которая складывалась и менялась, и изображала ее не в формах рутинного академизма, совсем выродившегося мелкого передвижничества, совершенно непригодного ни для каких новых художественных идей, новых художественных образов, а свободно, когда нужно — с обостренной экспрессией, когда нужно — с монументализацией образов, когда нужно — с особой лирической нежностью. Все это абсолютно отличалось от той казенной и банальной скуки, которой занимались в те времена такие ленинградские художники, как хотя бы И. Бродский, один из самых губительных для советского искусства деятелей тех дней, над которым совершенно справедливо издевался В. Маяковский.
И Лидия Яковлевна взяла на себя прежде всего миссию лирического восприятия тогдашней жизни. Ее излюбленные герои тех лет — дети, подростки — особенно хорошо воплощали в себе новизну времени, именно то, что внесла революция не просто в переустройство общества, а в переустройство человеческого сознания — иное, более широкое, более свободное восприятие мироздания. Я именно так расцениваю ее работы с конца 20-х до конца 30-х годов. Жаль, что она, как часто принято у художников, истребила немалое число своих ранних работ, мешавших, как ей казалось, ее верному творческому росту.
И вот эти нежные, очень изящные и в то же время неприкрашенно живые фигуры купающихся или собирающих яблоки с дерева ребят оказались у нее изображенными и одухотворенными как мало у какого другого советского художника. Может быть, один только Н. М. Чернышев в Москве делал нечто аналогичное. Но он сам себе очень сильно навредил. Его ранние картины 20-х и первой половины 30-х годов — как, например, «Сидящая девочка» из Русского музея — прелестны, но, к сожалению, о большинстве из них приходится говорить «были прелестны», так как он на старости лет почти все их переписал в очень старательном академическом духе и безнадежно испортил, а иногда совсем погубил. О его действительно высоких достоинствах тех давних лет ныне можно судить лишь по очень немногим работам, которые уже тогда попали в музеи и которые он трогать уже не мог.
Лидия Яковлевна полностью оберегла свое искусство, когда во второй половине 30-х годов снова началось давление на художников, их усиленная начальственная обработка, начались гонения на воображаемый формализм, началось официальное разделение художников на правильных и заблуждающихся (и даже на враждебных, если они были определен, но неподатливыми и непокорными). В книге о С. В. Герасимове, вышедшей в середине 30-х годов, было прямо сказано, что он «еще только начинает разыскивать пути к социалистическому реализму», — тогда считалось, что другие художники этот «социалистический реализм» уже обрели и установили его идеальный и нерушимый канон.
Все лучшие и неповторимые качества искусства Л. Я. Тимошенко сохранились в неприкосновенном виде и в послевоенные тяжелые годы «культа личности». Но война и очень тяжелая жизнь во время войны все же наложили свою печать на все послевоенное творчество художницы. Из него исчезла та постоянная и уверенная безмятежная душевная ясность, которая определяла общий строй ее довоенного творчества. Каким-то нарочитым воспоминанием ушедшего прошлого выглядит написанный портрет сидящей улыбающейся девочки («Ирма»), явно дисгармонирующий со своим временем. Словно Лидия Яковлевна хотела этой искусственной и вызывающей беззаботностью хотя бы на время отрешиться от чересчур мрачной реальности ее тяжелых военных лет. Больше таких работ у нее не было никогда.
Вернее определила будущий путь развития искусства Лидии Яковлевны первая значительная работа послевоенных лет — «Надежда Дурова» 1945 года. Тревожное, но сосредоточенно серьезное и убежденно решительное выражение лица девушки, обрезающей при свете свечи свои длинные волосы, — такой образ стал своего рода камертоном для очень многих созданий последних тридцати лет жизни Л. Я. Тимошенко. Героиня 1812 года оказалась близкой и созвучной умонастроениям первого послевоенного года — обманчивого года кажущегося «либерализма», успевшего все же способствовать стремительному и яркому взлету вдохновленного победой творчества в литературе, театре, кино, музыке, да и в изобразительных искусствах, в годы войны почти совсем освободившихся от сковывающих предписаний художественного начальства. Уже 1946 год резко оборвал это недолгое вольномыслие первым выступлением А. Жданова против Ахматовой и Зощенко, своей полной несправедливостью и безобразной грубостью сразу спустившим художников всех сфер творчества с заоблачных парений на более чем неприглядную реальную землю.
Эта решительная перемена всей ориентации художественной жизни произвела на Лидию Яковлевну Тимошенко, как и на всех честных и настоящих художников, самое тягостное впечатление, и она замкнулась в своем искусстве — надолго, до конца 50-х годов, когда Первый всесоюзный съезд художников и рождение «сурового стиля» дали ей надежную опору для более открытого и решительного утверждения своих художественных принципов.
Она и Е. А. Кибрик решили не возвращаться в Ленинград, поселились в Москве. Скоро определились и другие перемены в ее жизни и в ее творчестве. Важнейшей переменой в искусстве стало решительное изменение репертуара сюжетов ее картин. Совсем исчезли столь любимые ею дети и подростки, исчезли совсем и жанровые сцены с такими героями. Человеческая молодость осталась, быть может, главной темой искусства Тимошенко, но эта молодость стала совсем иной: полностью ушедшей от детства и его открытого и ясного умонастроения, повзрослевшей, умудренной, задумчивой и серьезной. Это определило выход на первое место в искусстве Лидии Яковлевны портретной живописи, в раннем периоде очень редкой, почти случайной (ведь «Голову девушки» 1934 года портретом еще не назовешь). Появились совсем отсутствовавшие прежде пейзажи и натюрморты. Что особенно кажется мне важным — под конец жизни Лидии Яковлевны возник ряд картин явно аллегорического и символического характера. О стилистических переменах я скажу дальше. Важнейшими переменами в жизни Лидии Яковлевны были две: первая — все более быстрое сближение с московскими художниками, прежде всего с Д.А. Шмариновым, Д. А. Дубинским, Б. М. Басовым, а также со мною, моей женой и дочерью, с молодым поколением художников — В. Попковым, К. Калинычевой, М. Митуричем; вторая — начало расхождения с Е.А. Кибриком, все углублявшегося и приведшего в 1959 году к полному разрыву.
Для всех этих перемен, как жизненных, так и творческих, были серьезные и важные причины. В новых близких московских друзьях Лидия Яковлевна нашла полную поддержку своей независимости, своей не идущей ни на какие компромиссы принципиальности и убежденности, защиту избранного ею пути в искусстве. С Н.М. Гершензон-Чегодаевой она стала неразлучной. Портрет 1956 года, названный «Художница», — это вольное, далекое от излишней точности изображение моей дочери Марии, тогда студентки Московского художественного института имени Сурикова. Д.А. Шмаринов стал главным советником Лидии Яковлевны, умное и строгое, очень тщательно взвешенное мнение которого она всегда уважала и ценила. Что касается Е.А. Кибрика, то он после окончания войны избрал свой жизненный путь, бесспорно искренний и убежденный, но очень далеко разошедшийся со взглядами и мнениями Лидии Яковлевны. От первых своих послевоенных иллюстраций к «Тарасу Бульбе» Н. Гоголя, выдержанных всецело в духе его лучших довоенных иллюстративных серий и явно возникших на общем творческом подъеме первого послевоенного года, он очень быстро, уже в 1949 году, ушел на совсем другую дорогу, в конце концов сблизившись в своих работах и своих выступлениях со строго консервативными академическими позициями. Найти здесь какой-либо компромисс с умонастроением Лидии Яковлевны Тимошенко стало абсолютно нереальным и невозможным.
Работы Л. Я. Тимошенко довоенных лет полностью раскрыли ее светлый, спокойный, жизнеутверждающе ясный душевный мир и явились немаловажным свидетельством нормального, далекого от начавшейся «показухи» развития советского искусства. Они были полноценным выражением очень личного взгляда на окружающую жизнь, создаваясь вне каких-то общих шумных, достаточно декларативных и демонстративных разговоров и событий, и их гуманистический строй, живая человечность имели безусловно важное общественное значение. На примере этих работ можно наглядно убедиться в том, что действительная история советского искусства бесконечно богаче той очень, по правде сказать, скудной, причесанной и во многом фальсифицированной истории советского искусства, которая основательно утвердилась во многих искусствоведческих сочинениях, энциклопедиях, учебниках. Широкая публика до сих пор имеет о советской живописи представление, весьма мало соответствующее тому, какой она была на самом деле. В действительности в изобразительных искусствах, ровно так же как в литературе, театре, кино и музыке, всегда было много настоящих творцов, людей с большим душевным богатством, и от этого советская изобразительная культура оказалась насыщенной настоящими чувствами, настоящими мыслями, большим идейным смыслом, и все это было выражено с высоким художественным качеством. Об истории изобразительных искусств в советское время надо судить, абсолютно не считаясь с теми лживыми схемами, возникшими еще в 30-е годы, которые были императивно утверждены как истина в последней инстанции в пору самого пышного расцвета культа личности Сталина, в конце сороковых — начале 50-х годов, и дожили до наших дней в весьма мало нарушенном виде.
Главный смысл истории советского искусства, истории настоящей, а не предвзято сочиненной заключен в том, что все подлинно достойные и честные люди, жившие в советское время, каков бы ни был род их творческих занятий и их характер, великолепно отражали свое время и содействовали сложению общей духовной культуры времени, невзирая на постоянные случаи неприязни, отвержения, обид, которые им наносились людьми, совершенно посторонними по отношению к искусству, некомпетентными или открыто реакционными. Истинно революционные идеи находили себе пристанище вовсе не в мозгах чиновников и «деловых» художников.
Во второй половине 30-х годов в жизни Лидии Яковлевны произошла важная перемена. Она разошлась с Загоскиным, а затем вышла замуж за художника Евгения Кибрика, к тому времени выдвинувшегося в первый ряд мастеров советской графики. И в этой встрече и естественном соревновании двух художников и двух ярких и сильных характеров преимущество, а потом и победа, на мой взгляд, оказались на стороне Лидии Яковлевны Тимошенко. Действительно, в лучшей из всех серий книжных иллюстраций, созданных Кибриком — серии черных литографий к «Очарованной душе» Р. Роллана, — явно и открыто чувствуется глубокое и плодотворное влияние искусства Лидии Яковлевны. В ясной простоте и естественности композиций, в их пропитанности светом и воздухом, в тонкости психологических характеристик героев этих иллюстраций есть наглядно выступающее сродство с самыми важными качествами работ Лидии Яковлевны. В отличие от предшествующих произведений Кибрика, здесь совсем исчезли так резко сказавшиеся раньше, совсем недавно, элементы слишком вещественной экспрессии, свойственные некоторым листам его серий цветных литографий к «Кола Брюньону» Р. Роллана и к «Легенде об Уленшпигеле» Шарля де Костера. Нечего уж говорить о том, что для образа Аннеты, главной героини «Очарованной души», Кибрик попросту взял внешний облик и душевный строй самой Лидии Яковлевны, своей жены! Это особенно видно в лучших листах серии, как «Задумавшаяся Аннета» или «Аннета у постели раненого», принадлежащих к числу высших свершений Кибрика, превзойти которые он так и не смог.
Начавшаяся Великая Отечественная война не дала завершить эту замечательную работу Кибрика. Она резко оборвала и большую и интенсивную творческую деятельность Лидии Яковлевны. На ее долю выпали на редкость тяжелые испытания, тяжкие условия жизни в эвакуации, куда она успела уехать из Ленинграда с маленькими детьми. Работать над живописью или даже рисунком было ей почти невозможно — этому решительно мешали материальные и бытовые тяготы ее тогдашней жизни. Великой радостью следует считать написанный в 1943 году портрет гвардии старшего лейтенанта В.В. Иванова, чье тонкое, умное и грустное лицо хорошо выражает умонастроение времени, когда этот портрет был написан. И как отличается строгий и простой портрет этого молодого офицера от распространившихся тогда парадных и эффектных портретов работы разных, нередко именитых живописцев, где главной заботой и целью художника было непременное «гром победы, раздавайся!».
Что сохранила Лидия Яковлевна из своего довоенного творческого опыта, такого успешного, талантливого и самобытного? Как это можно «подытожить»?
С самого начала занятий искусством она, как и другие хорошие ленинградские художники, объединившиеся в общество «Круг», делала нечто прямо противоположное механическому, вульгарному и насквозь лживому диктату РАПХ, а дальше — наследовавшему АХРР умильному и сладкому бытовому жанру 30-х годов, наводившему «хрестоматийный глянец» на все сложности и трудности тогдашней общественной жизни. Я не говорю уж о парадных «тематических» картинах, воспевавших хвалу власть имущим. Лидия Яковлевна Тимошенко, как и ее друзья, изображала жизнь, которая была на самом деле, которая складывалась и менялась, и изображала ее не в формах рутинного академизма, совсем выродившегося мелкого передвижничества, совершенно непригодного ни для каких новых художественных идей, новых художественных образов, а свободно, когда нужно — с обостренной экспрессией, когда нужно — с монументализацией образов, когда нужно — с особой лирической нежностью. Все это абсолютно отличалось от той казенной и банальной скуки, которой занимались в те времена такие ленинградские художники, как хотя бы И. Бродский, один из самых губительных для советского искусства деятелей тех дней, над которым совершенно справедливо издевался В. Маяковский.
И Лидия Яковлевна взяла на себя прежде всего миссию лирического восприятия тогдашней жизни. Ее излюбленные герои тех лет — дети, подростки — особенно хорошо воплощали в себе новизну времени, именно то, что внесла революция не просто в переустройство общества, а в переустройство человеческого сознания — иное, более широкое, более свободное восприятие мироздания. Я именно так расцениваю ее работы с конца 20-х до конца 30-х годов. Жаль, что она, как часто принято у художников, истребила немалое число своих ранних работ, мешавших, как ей казалось, ее верному творческому росту.
И вот эти нежные, очень изящные и в то же время неприкрашенно живые фигуры купающихся или собирающих яблоки с дерева ребят оказались у нее изображенными и одухотворенными как мало у какого другого советского художника. Может быть, один только Н. М. Чернышев в Москве делал нечто аналогичное. Но он сам себе очень сильно навредил. Его ранние картины 20-х и первой половины 30-х годов — как, например, «Сидящая девочка» из Русского музея — прелестны, но, к сожалению, о большинстве из них приходится говорить «были прелестны», так как он на старости лет почти все их переписал в очень старательном академическом духе и безнадежно испортил, а иногда совсем погубил. О его действительно высоких достоинствах тех давних лет ныне можно судить лишь по очень немногим работам, которые уже тогда попали в музеи и которые он трогать уже не мог.
Лидия Яковлевна полностью оберегла свое искусство, когда во второй половине 30-х годов снова началось давление на художников, их усиленная начальственная обработка, начались гонения на воображаемый формализм, началось официальное разделение художников на правильных и заблуждающихся (и даже на враждебных, если они были определен, но неподатливыми и непокорными). В книге о С. В. Герасимове, вышедшей в середине 30-х годов, было прямо сказано, что он «еще только начинает разыскивать пути к социалистическому реализму», — тогда считалось, что другие художники этот «социалистический реализм» уже обрели и установили его идеальный и нерушимый канон.
Все лучшие и неповторимые качества искусства Л. Я. Тимошенко сохранились в неприкосновенном виде и в послевоенные тяжелые годы «культа личности». Но война и очень тяжелая жизнь во время войны все же наложили свою печать на все послевоенное творчество художницы. Из него исчезла та постоянная и уверенная безмятежная душевная ясность, которая определяла общий строй ее довоенного творчества. Каким-то нарочитым воспоминанием ушедшего прошлого выглядит написанный портрет сидящей улыбающейся девочки («Ирма»), явно дисгармонирующий со своим временем. Словно Лидия Яковлевна хотела этой искусственной и вызывающей беззаботностью хотя бы на время отрешиться от чересчур мрачной реальности ее тяжелых военных лет. Больше таких работ у нее не было никогда.
Вернее определила будущий путь развития искусства Лидии Яковлевны первая значительная работа послевоенных лет — «Надежда Дурова» 1945 года. Тревожное, но сосредоточенно серьезное и убежденно решительное выражение лица девушки, обрезающей при свете свечи свои длинные волосы, — такой образ стал своего рода камертоном для очень многих созданий последних тридцати лет жизни Л. Я. Тимошенко. Героиня 1812 года оказалась близкой и созвучной умонастроениям первого послевоенного года — обманчивого года кажущегося «либерализма», успевшего все же способствовать стремительному и яркому взлету вдохновленного победой творчества в литературе, театре, кино, музыке, да и в изобразительных искусствах, в годы войны почти совсем освободившихся от сковывающих предписаний художественного начальства. Уже 1946 год резко оборвал это недолгое вольномыслие первым выступлением А. Жданова против Ахматовой и Зощенко, своей полной несправедливостью и безобразной грубостью сразу спустившим художников всех сфер творчества с заоблачных парений на более чем неприглядную реальную землю.
Эта решительная перемена всей ориентации художественной жизни произвела на Лидию Яковлевну Тимошенко, как и на всех честных и настоящих художников, самое тягостное впечатление, и она замкнулась в своем искусстве — надолго, до конца 50-х годов, когда Первый всесоюзный съезд художников и рождение «сурового стиля» дали ей надежную опору для более открытого и решительного утверждения своих художественных принципов.
Она и Е. А. Кибрик решили не возвращаться в Ленинград, поселились в Москве. Скоро определились и другие перемены в ее жизни и в ее творчестве. Важнейшей переменой в искусстве стало решительное изменение репертуара сюжетов ее картин. Совсем исчезли столь любимые ею дети и подростки, исчезли совсем и жанровые сцены с такими героями. Человеческая молодость осталась, быть может, главной темой искусства Тимошенко, но эта молодость стала совсем иной: полностью ушедшей от детства и его открытого и ясного умонастроения, повзрослевшей, умудренной, задумчивой и серьезной. Это определило выход на первое место в искусстве Лидии Яковлевны портретной живописи, в раннем периоде очень редкой, почти случайной (ведь «Голову девушки» 1934 года портретом еще не назовешь). Появились совсем отсутствовавшие прежде пейзажи и натюрморты. Что особенно кажется мне важным — под конец жизни Лидии Яковлевны возник ряд картин явно аллегорического и символического характера. О стилистических переменах я скажу дальше. Важнейшими переменами в жизни Лидии Яковлевны были две: первая — все более быстрое сближение с московскими художниками, прежде всего с Д.А. Шмариновым, Д. А. Дубинским, Б. М. Басовым, а также со мною, моей женой и дочерью, с молодым поколением художников — В. Попковым, К. Калинычевой, М. Митуричем; вторая — начало расхождения с Е.А. Кибриком, все углублявшегося и приведшего в 1959 году к полному разрыву.
Для всех этих перемен, как жизненных, так и творческих, были серьезные и важные причины. В новых близких московских друзьях Лидия Яковлевна нашла полную поддержку своей независимости, своей не идущей ни на какие компромиссы принципиальности и убежденности, защиту избранного ею пути в искусстве. С Н.М. Гершензон-Чегодаевой она стала неразлучной. Портрет 1956 года, названный «Художница», — это вольное, далекое от излишней точности изображение моей дочери Марии, тогда студентки Московского художественного института имени Сурикова. Д.А. Шмаринов стал главным советником Лидии Яковлевны, умное и строгое, очень тщательно взвешенное мнение которого она всегда уважала и ценила. Что касается Е.А. Кибрика, то он после окончания войны избрал свой жизненный путь, бесспорно искренний и убежденный, но очень далеко разошедшийся со взглядами и мнениями Лидии Яковлевны. От первых своих послевоенных иллюстраций к «Тарасу Бульбе» Н. Гоголя, выдержанных всецело в духе его лучших довоенных иллюстративных серий и явно возникших на общем творческом подъеме первого послевоенного года, он очень быстро, уже в 1949 году, ушел на совсем другую дорогу, в конце концов сблизившись в своих работах и своих выступлениях со строго консервативными академическими позициями. Найти здесь какой-либо компромисс с умонастроением Лидии Яковлевны Тимошенко стало абсолютно нереальным и невозможным.
Слева направо:
Г.Б. Шмаринова,
Е.А. Кибрик,
А.Д. Чегодаев,
Л.Я. Тимошенко.
Декабрь 1962
Г.Б. Шмаринова,
Е.А. Кибрик,
А.Д. Чегодаев,
Л.Я. Тимошенко.
Декабрь 1962
Большие, размером в натуру и обычно поколенные портреты шли, начиная с 1949 года, непрерывной вереницей — один лучше другого. Очень трудно выделить среди них лучшие и главные. Открывает эту серию человеческих характеров прекрасный портрет молодой девушки, названный многозначительно «Кем быть?». За ним следуют «Художница» (1956), «Рассердилась» (1957), «Девушка у двери» (1959), «Девушка в розовом» (1960) «Портрет сына» (1962), «Девушка в синем» (1962), два равноценных варианта «Портрета Г. Б. Шмариновой» (1963) (будничный и парадный), ее близкой подруги, «Портрет В.Б. Григорович» (1966) — я пропустил в этом перечне ряд других портретов, но названные кажутся мне самыми выразительными и наиболее психологически острыми. Они очень разнообразны по своему колористическому строю, неизменно выдержанному в каком-либо простом и основном цветовом контрасте; они всегда стремительно обобщены в своих контурах и в своих массах. Большинство носит обобщенные, типизированные названия и в них неизменно выделена и подчеркнута какая-то доминирующая черта характера. И все одинаково отмечены глубокой серьезностью, свободны от отвлекающих бытовых подробностей. В своей совокупности они создают очень выразительный образ места и времени их рождения.
Большинство этих портретов (и, может быть, лучшие среди них) созданы в годы сложения и цветения «сурового стиля» — в конце 50-х и первой половине 60- х годов, и во многом они перекликаются своей смелостью и своей свежестью с тем, что делали тогда Виктор Попков и Андрей Васнецов, Павел Никонов, Беньямин Басов, Андронов и другие создатели этого сильного и очень содержательного художественного течения, в основном и главном продолжившего оборванную на долгое время традицию ОСТа. Лидия Яковлевна Тимошенко явно возвращалась к преображенным и углубленным, но близким по своему основному звучанию собственным «истокам» времен общества «Круг» и близких 30-х годов.
В послевоенные годы Лидия Яковлевна написала несколько своих автопортретов, не всегда похожих, но неизменно нелицеприятных и даже не всегда к себе справедливых. Самый похожий и лучший из них — в собрании автора этой статьи.
В послевоенные же годы она дважды обращалась к одной и той же книжной, иллюстративной работе, создав две совсем разных серии иллюстраций к «Евгению Онегину» Пушкина. Первая была сделана маслом в начале послевоенного периода, вторая — в 60-е годы, в цветной литографии. Особенно важна и интересна вторая из них, очень близкая по своему художественному решению к одновременным живописным портретам. Некоторые листы получились очень сильными и значительными, например, «Сон Татьяны», «Татьяна, пишущая письмо», «Онегин».
Большинство этих портретов (и, может быть, лучшие среди них) созданы в годы сложения и цветения «сурового стиля» — в конце 50-х и первой половине 60- х годов, и во многом они перекликаются своей смелостью и своей свежестью с тем, что делали тогда Виктор Попков и Андрей Васнецов, Павел Никонов, Беньямин Басов, Андронов и другие создатели этого сильного и очень содержательного художественного течения, в основном и главном продолжившего оборванную на долгое время традицию ОСТа. Лидия Яковлевна Тимошенко явно возвращалась к преображенным и углубленным, но близким по своему основному звучанию собственным «истокам» времен общества «Круг» и близких 30-х годов.
В послевоенные годы Лидия Яковлевна написала несколько своих автопортретов, не всегда похожих, но неизменно нелицеприятных и даже не всегда к себе справедливых. Самый похожий и лучший из них — в собрании автора этой статьи.
В послевоенные же годы она дважды обращалась к одной и той же книжной, иллюстративной работе, создав две совсем разных серии иллюстраций к «Евгению Онегину» Пушкина. Первая была сделана маслом в начале послевоенного периода, вторая — в 60-е годы, в цветной литографии. Особенно важна и интересна вторая из них, очень близкая по своему художественному решению к одновременным живописным портретам. Некоторые листы получились очень сильными и значительными, например, «Сон Татьяны», «Татьяна, пишущая письмо», «Онегин».
Роман Пушкина не избалован хорошими иллюстрациями — большинство из них никуда не годится. Многие иллюстрируют даже не Пушкина, а оперу Чайковского, что никак не одно и то же, многие доходят до недопустимой, позорной банальности и пошлости (как, например, иллюстрации Александра Герасимова). Поэтому работа Л. Я. Тимошенко, очень серьезная и полная глубокого уважения к Пушкину, заслуживает и уважения, и внимания. Я рад, что Д.А. Шмаринов и я добились в свое время издания «Евгения Онегина» с иллюстрациями Лидии Яковлевны, и эта книга с течением времени начинает восприниматься все более целостной и глубокой. Л. Я. Тимошенко подошла к великому творению Пушкина без всякого внешнего бытописательства, очень психологически обостренно и очень драматически. Ее иллюстрации помогают воспринимать роман как очень грустное повествование о трагедии одиночества, об истории непростительной ошибки, разрушившей судьбы обоих главных героев романа, о невольном и горестном разладе двух замечательных и значительных людей в чуждой им обоим окружающей исторической среде накануне восстания декабристов. Много ли художников решалось подойти к зрительному воплощению пушкинского романа с таких серьезных и важных позиций?
В конце своей наполненной вдохновенным творчеством жизни Лидия Яковлевна Тимошенко создала две очень неожиданные, причудливые и яркие по своему образному строю и художественному решению картины — «Вечер» и «День творения». Парная к «Вечеру» картина «День» удалась меньше. «Вечер» — лежащая обнаженная девушка, окутанная сумеречным сиянием, написанная широко и свободно, с удивительной концентрацией поэтического чувства. Подобно ей, с глубокой нежностью и сердечностью написана и очень большая картина «День творения»: очень юные Адам и Ева, только что возникшие из небытия, нагие и растерянные, одиноко и недвижно стоят на фоне первозданной, еще не обжитой человеком каменистой земле. Всю свою любовь к человеческой молодости и свою заботу о ее защите от грозящей беды и зла вложила Лидия Яковлевна в эту свою последнюю картину.
Москва, 1988
В конце своей наполненной вдохновенным творчеством жизни Лидия Яковлевна Тимошенко создала две очень неожиданные, причудливые и яркие по своему образному строю и художественному решению картины — «Вечер» и «День творения». Парная к «Вечеру» картина «День» удалась меньше. «Вечер» — лежащая обнаженная девушка, окутанная сумеречным сиянием, написанная широко и свободно, с удивительной концентрацией поэтического чувства. Подобно ей, с глубокой нежностью и сердечностью написана и очень большая картина «День творения»: очень юные Адам и Ева, только что возникшие из небытия, нагие и растерянные, одиноко и недвижно стоят на фоне первозданной, еще не обжитой человеком каменистой земле. Всю свою любовь к человеческой молодости и свою заботу о ее защите от грозящей беды и зла вложила Лидия Яковлевна в эту свою последнюю картину.
Москва, 1988
Л.Я. Тимошенко
Статья опубликована в журнале «Творчество», 1940, № 4. Текст сокращен.
искусствовед
Давно уже в Ленинграде останавливает на себе внимание и порождает споры творчество Л. Я. Тимошенко. Спорят о ней и художники и критики, спорят подчас ожесточенно. Но, как известно, обычно не вызывает споров лишь «благополучно серое» искусство. Еще Вольтер сказал английскому музыканту и историку Бернею: «Когда критики молчат, это не столько доказывает правильность, сколько бездарность».
Каждый новый показ работ Тимошенко кажется неожиданностью, однако происходит это меньше всего от непостоянства ее исканий. Творческая манера Тимошенко создана и легко узнается. Но ее рост идет быстро. Пересмотр собственных ошибок, происходящий у нее, как у всякого искреннего художника, болезненно, совершается смело, и повороты бывают чаще и круче, нем у многих ее ленинградских товарищей.
Тимошенко начала удивлять еще тогда, когда одной из первых резко порвала связи с формализмом и экспрессионизмом ленинградского «Круга». Ее «Мальчики» (1932), колхозные сапожники в кожаных фартуках (большая реалистическая акварель) неожиданно напомнили бывшим соратникам об игнорируемых ими уроках русской школы живописи.
Этой же резкостью и смелостью обусловлен поворот Тимошенко от, мазалось бы, установившейся репутации художника «детского образа» к «взрослому портрету», поворот, удививший ЛОССХ весной прошлоrо года.
Тимошенко — художник-лирик. Она не представляет себе картины на тему, не ставшую органической частью ее личной биографии. Предмет и человеческий образ доступны ей только в непосредственном их ощущении, в непосредственно воспринятой цветовой и световой гамме. Между тем все эти повороты для Тимошенко закономерны. Там, где внутренний рост ставит ей требование перейти на новую ступень, она делает это решительно, иной раз даже «перегибая палку», но делает это только тогда, когда к новой ступени ее приводит созревшее чувство.
Распространенное понимание лирики в живописи, столь отставшей от завоеваний советской поэзии и кино, чаще всего сводит ее к пейзажу и натюрморту. Еще иногда приходится слышать от горе-художников, что тематическая вещь не может быть лирической, что любая тематическая объективация чувства художника (будь то портрет или бытовая сцена) уже сама по себе является посягательством на «чистоту» лирического волнения. Еще есть художники, считающие тематическую и лирическую живопись несовместимыми.
Тимошенко не только не считает их несовместимыми, но не может их разделить. С самою начала ее жизни художника центром ее творчества был человек, притом человек самых простых и обыденных проявлений. Из подобного стремления мог вырасти скучный и мелочный бытовизм. Но Тимошенко любит всех, кого пишет, и видит прекрасное в обыденном.
Так, она видит пластику детских движений, стройность тонких юных ног; она любит загар на детском теле, знает чувства коллектива и доверчивости у советских ребят, их уверенность, их деловитость, их просыпающуюся любовь. У нее опоэтизированное материнское чувство к созданным ею детским образам. Недаром портрет сынишки очутился среди воображаемых участников хоровода на стене ленинградского Дворца пионеров.
Созданные ею образы настолько выношены, что наиболее любимые из них незаметно для самого художника переходят из картины в картину.
От всех этих занятых своим детским делом, стирающих, строящих или купающихся, уверенно и радостно живущих ребят веет любовно увиденной красотой советской жизни. Только в советской жизни можно было подсмотреть шеренгу «самодеятельных» босоногих балерин в темном сосновом лесу (этюд «Балетный кружок на Сиверской»). Детские образы Тимошенко светлы, радостны, нарядны. Некоторые из них не свободны от налета эстетности, особенно отмывающейся на пропорциях. Но большинство спасено от слащавости и шаблона правдивостью движения, свойственной работам Тимошенко. Ее тонконогим школьницам тесно сидеть вдвоем на стуле (этюд «Школьницы»): их ножи разъезжаются, правая легонько сползает. На картине «Танцы» лихо пляшет русскую крошечная белокурая девочка с толстыми ступнями и кулачками; другая неудобно, но крепко прижалась, поднимаясь на носки, к девушке-руководу. Бережно и смущенно показывает паренек в голубой майке девочке в раздуваемом ветром платье, как нужно запускать планер («Планеристы»).
Роспись комнаты тихого отдыха в ленинградском Дворце пионеров, созданная Тимошенко совместно с Д.Е.3агоскиным (последнему принадлежит вся пейзажная декорация), является своеобразным итогом многолетней работы над детской тематикой. Разбросанные по отдельным этюдам и картинам знакомые фигурки планеристов, физкультурников, танцоров собраны здесь в жизнерадостное цветовое целое. Матовая живопись (на воске), уменье держать большую плоскость при сохранении пространственности, единстве замысла и естественности его трактовки показывают Тимошенко с новой стороны — с декоративной.
Но здесь отчетливее стал и основной недостаток Тимошенко, изживание которого намечается у нее лишь в последнее время: пренебрежение к форме, эскизная небрежность рисунка, а подчас и его деформация в угоду пластике перерастают на большой стене в серьезную опасность.
Лирической теплотой и мягкостью творчество Тимошенко в огромной мере обязано живописности. Всякий образ для Тимошенко — цветовой образ. Материальному, мягкому и чистому звучанию цвета она придает исключительное значение. При этом цвет воспринимается ею Всегда пространственно, и пространство создается только цветовыми градациями. Почти все ее этюды, а также картины «Купание», «Танцы» полны воздуха и света. Тающие в свету зеленые и голубые цвета, исключительно удающийся художнице прозрачный текучий розово-красный являются ее любимыми контрастами.
С 1937 года, вначале эпизодически, Тимошенко начала работу над портретом. Первым ее опытом был этюдный, свежий и очень похожий «Портрет Б.Л. Богаевского». В следующие два года был написан уже ряд портретов. Лучшие из них — Н.К. Шведе-Радловой, Л.Н. Радловой, инженера Шевелевой, художника Забродского, Стеллы Манизер.
Тимошенко и в новом для нее жанре верна себе. Почти все люди ее портретов — участники ее личной биографии. Хотя общее сходство дается ей вообще легко, но писать она может только тех, кто ей близок. Это и хорошо и плохо. Хорошо потому, что ее портреты правдивы и обнаруживают тонкую и острую наблюдательность. Художница не просто пишет интересное ей лицо, но доносим до зрителя свое личное чувство к данному человеку. Портреты Тимошенко — характеры, и характеры разные.
Но именно потому, что Тимошенко не выходит за рамки собственной биографии, ее портреты — результат случайного и узкого выбора. Расширение кругозора — требование, которое можно предъявить в Ленинграде многим художникам и Тимошенко в особенности, так как она доказала делам не только то, что сложное искусство портрета ей под силу, но и что она может сказать здесь новое и свежее слово.
Во всех портретных работах Тимошенко характеристика создается двумя основными средствами: цветом и движением. Композиция портрета, которой художница уделяем серьезное внимание, также определяется у нее характером внутреннего движения. Давно установлено, что такое движение обнаруживает характер и образ человека тоньше и вернее, чем не всякому свойственный отчетливый жест. У Тимошенко фигура играет чуть ли не большую роль, чем лицо портретируемого.
Ее любовь к цвету, к свежим и праздничным его сочетаниям часто оправдывает, но иной раз и нивелирует характеристику. Нивелирует ее и эскизная смазанность лица. Мимика ею часто опускается. Впечатление от человека еще не стало у Тимошенко его знанием. Глаза ее портретов — в большинстве еще «не глядящие глаза», декоративно-цветные пятна. Это, в частности, портит живо схваченный, простой и ясный, хорошо написанный портрет Шевелевой.
Преодоление импрессионистической этюдности при усвоении динамики и светоносности — самый верный пути, который предстоит пройти Тимошенко и который она начала в последних работах.
Во всем творчестве Тимошенко па праву особое место занял недавно написанный скромный «Портрет Стеллы Манизер». Прежде всего это уже не быстрое, хотя и тонкое, наблюдение. Это серьезная, вдумчивая, долгая работа. Девушка в саду — тема, множество раз повторяющаяся в живописи, таящая сотни опасностей штампа, слащавости или внешних эффектов. Но «Стелла Манизер» привлекает благородной простотой, чистотой, полудетской неловкой грацией. Белое платье, смуглое лицо, темные гладкие волосы, бледные серьезные губы и энергичные руки даны на фоне декоративно освещенного зеленого куста. Очень хороши скользящие тени на лице и фигуре, стоящей против света.
Однако основное достижение не в этом, так как чувство цвета и света не ново для Тимошенко. Здесь важна и радостна внутренняя жизнь портрета, вновь подтверждающая, что Тимошенко учится у русского искусства, важна чуть нахмуренная задумчивость молодого лица. Строгие глаза «Стеллы Манизер» лишний раз доказывают, что можно, не выписывая радужной оболочки глаза, уловить взгляд и его характер. «Стелла Манизер» Тимошенко — не просто портрет данного лица, это образ; образ одного из будущих советских интеллигентов на пороге жизни: впереди — молодость, труд и борьба.
И написана «Стелла Манизер» по-новому. Здесь нет уже ни случайных, живописно пустых мест, ни цветового гурманства, отличающих, например, серо-розовый «Портрет Л.Н. Радловой». Здесь — крепкая осмысленность живописи, нигде не изменяющая себе прозрачность и материальность цвета. У Тимошенко появился драгоценны й признак мастерства — чувство ответственности за каждое движение кисти. После «Стеллы Манизер» нельзя будет выставить ничего торопливого и недодуманного.
Большую, дисциплинирующую роль в творчестве Тимошенко сыграла ее работа над цветным эстампом, успешно начатая осенью 1939 года и также немало удивившая ленинградских художников. Необходимость расчленения самого живописного процесса, расчленение рисунка и живописи вызвало строгий учет и продуманность средств и контроль над цветовым восприятием. Поэтому живые, но еще смазанные в живописи этюды «Девочка на пляже», «Сбор яблок» и в особенности «Катюша» стали в эстампе полнокровными и живописными образами.
Достижения Тимошенко в эстампе важны не только для ее личного роста: они убедительно раскрывают богатейшие живописные возможности литографии, перестающей быть графикой и становящейся живописью.
Тимошенко только расправляет крылья. У нее впереди много творческого дела, и с нее многое спросится, потому что она обладает очень редким качеством чувствовать красоту «каждого дня». Она не знает серости и будней. За это всегда любили поэтов.
Каждый новый показ работ Тимошенко кажется неожиданностью, однако происходит это меньше всего от непостоянства ее исканий. Творческая манера Тимошенко создана и легко узнается. Но ее рост идет быстро. Пересмотр собственных ошибок, происходящий у нее, как у всякого искреннего художника, болезненно, совершается смело, и повороты бывают чаще и круче, нем у многих ее ленинградских товарищей.
Тимошенко начала удивлять еще тогда, когда одной из первых резко порвала связи с формализмом и экспрессионизмом ленинградского «Круга». Ее «Мальчики» (1932), колхозные сапожники в кожаных фартуках (большая реалистическая акварель) неожиданно напомнили бывшим соратникам об игнорируемых ими уроках русской школы живописи.
Этой же резкостью и смелостью обусловлен поворот Тимошенко от, мазалось бы, установившейся репутации художника «детского образа» к «взрослому портрету», поворот, удививший ЛОССХ весной прошлоrо года.
Тимошенко — художник-лирик. Она не представляет себе картины на тему, не ставшую органической частью ее личной биографии. Предмет и человеческий образ доступны ей только в непосредственном их ощущении, в непосредственно воспринятой цветовой и световой гамме. Между тем все эти повороты для Тимошенко закономерны. Там, где внутренний рост ставит ей требование перейти на новую ступень, она делает это решительно, иной раз даже «перегибая палку», но делает это только тогда, когда к новой ступени ее приводит созревшее чувство.
Распространенное понимание лирики в живописи, столь отставшей от завоеваний советской поэзии и кино, чаще всего сводит ее к пейзажу и натюрморту. Еще иногда приходится слышать от горе-художников, что тематическая вещь не может быть лирической, что любая тематическая объективация чувства художника (будь то портрет или бытовая сцена) уже сама по себе является посягательством на «чистоту» лирического волнения. Еще есть художники, считающие тематическую и лирическую живопись несовместимыми.
Тимошенко не только не считает их несовместимыми, но не может их разделить. С самою начала ее жизни художника центром ее творчества был человек, притом человек самых простых и обыденных проявлений. Из подобного стремления мог вырасти скучный и мелочный бытовизм. Но Тимошенко любит всех, кого пишет, и видит прекрасное в обыденном.
Так, она видит пластику детских движений, стройность тонких юных ног; она любит загар на детском теле, знает чувства коллектива и доверчивости у советских ребят, их уверенность, их деловитость, их просыпающуюся любовь. У нее опоэтизированное материнское чувство к созданным ею детским образам. Недаром портрет сынишки очутился среди воображаемых участников хоровода на стене ленинградского Дворца пионеров.
Созданные ею образы настолько выношены, что наиболее любимые из них незаметно для самого художника переходят из картины в картину.
От всех этих занятых своим детским делом, стирающих, строящих или купающихся, уверенно и радостно живущих ребят веет любовно увиденной красотой советской жизни. Только в советской жизни можно было подсмотреть шеренгу «самодеятельных» босоногих балерин в темном сосновом лесу (этюд «Балетный кружок на Сиверской»). Детские образы Тимошенко светлы, радостны, нарядны. Некоторые из них не свободны от налета эстетности, особенно отмывающейся на пропорциях. Но большинство спасено от слащавости и шаблона правдивостью движения, свойственной работам Тимошенко. Ее тонконогим школьницам тесно сидеть вдвоем на стуле (этюд «Школьницы»): их ножи разъезжаются, правая легонько сползает. На картине «Танцы» лихо пляшет русскую крошечная белокурая девочка с толстыми ступнями и кулачками; другая неудобно, но крепко прижалась, поднимаясь на носки, к девушке-руководу. Бережно и смущенно показывает паренек в голубой майке девочке в раздуваемом ветром платье, как нужно запускать планер («Планеристы»).
Роспись комнаты тихого отдыха в ленинградском Дворце пионеров, созданная Тимошенко совместно с Д.Е.3агоскиным (последнему принадлежит вся пейзажная декорация), является своеобразным итогом многолетней работы над детской тематикой. Разбросанные по отдельным этюдам и картинам знакомые фигурки планеристов, физкультурников, танцоров собраны здесь в жизнерадостное цветовое целое. Матовая живопись (на воске), уменье держать большую плоскость при сохранении пространственности, единстве замысла и естественности его трактовки показывают Тимошенко с новой стороны — с декоративной.
Но здесь отчетливее стал и основной недостаток Тимошенко, изживание которого намечается у нее лишь в последнее время: пренебрежение к форме, эскизная небрежность рисунка, а подчас и его деформация в угоду пластике перерастают на большой стене в серьезную опасность.
Лирической теплотой и мягкостью творчество Тимошенко в огромной мере обязано живописности. Всякий образ для Тимошенко — цветовой образ. Материальному, мягкому и чистому звучанию цвета она придает исключительное значение. При этом цвет воспринимается ею Всегда пространственно, и пространство создается только цветовыми градациями. Почти все ее этюды, а также картины «Купание», «Танцы» полны воздуха и света. Тающие в свету зеленые и голубые цвета, исключительно удающийся художнице прозрачный текучий розово-красный являются ее любимыми контрастами.
С 1937 года, вначале эпизодически, Тимошенко начала работу над портретом. Первым ее опытом был этюдный, свежий и очень похожий «Портрет Б.Л. Богаевского». В следующие два года был написан уже ряд портретов. Лучшие из них — Н.К. Шведе-Радловой, Л.Н. Радловой, инженера Шевелевой, художника Забродского, Стеллы Манизер.
Тимошенко и в новом для нее жанре верна себе. Почти все люди ее портретов — участники ее личной биографии. Хотя общее сходство дается ей вообще легко, но писать она может только тех, кто ей близок. Это и хорошо и плохо. Хорошо потому, что ее портреты правдивы и обнаруживают тонкую и острую наблюдательность. Художница не просто пишет интересное ей лицо, но доносим до зрителя свое личное чувство к данному человеку. Портреты Тимошенко — характеры, и характеры разные.
Но именно потому, что Тимошенко не выходит за рамки собственной биографии, ее портреты — результат случайного и узкого выбора. Расширение кругозора — требование, которое можно предъявить в Ленинграде многим художникам и Тимошенко в особенности, так как она доказала делам не только то, что сложное искусство портрета ей под силу, но и что она может сказать здесь новое и свежее слово.
Во всех портретных работах Тимошенко характеристика создается двумя основными средствами: цветом и движением. Композиция портрета, которой художница уделяем серьезное внимание, также определяется у нее характером внутреннего движения. Давно установлено, что такое движение обнаруживает характер и образ человека тоньше и вернее, чем не всякому свойственный отчетливый жест. У Тимошенко фигура играет чуть ли не большую роль, чем лицо портретируемого.
Ее любовь к цвету, к свежим и праздничным его сочетаниям часто оправдывает, но иной раз и нивелирует характеристику. Нивелирует ее и эскизная смазанность лица. Мимика ею часто опускается. Впечатление от человека еще не стало у Тимошенко его знанием. Глаза ее портретов — в большинстве еще «не глядящие глаза», декоративно-цветные пятна. Это, в частности, портит живо схваченный, простой и ясный, хорошо написанный портрет Шевелевой.
Преодоление импрессионистической этюдности при усвоении динамики и светоносности — самый верный пути, который предстоит пройти Тимошенко и который она начала в последних работах.
Во всем творчестве Тимошенко па праву особое место занял недавно написанный скромный «Портрет Стеллы Манизер». Прежде всего это уже не быстрое, хотя и тонкое, наблюдение. Это серьезная, вдумчивая, долгая работа. Девушка в саду — тема, множество раз повторяющаяся в живописи, таящая сотни опасностей штампа, слащавости или внешних эффектов. Но «Стелла Манизер» привлекает благородной простотой, чистотой, полудетской неловкой грацией. Белое платье, смуглое лицо, темные гладкие волосы, бледные серьезные губы и энергичные руки даны на фоне декоративно освещенного зеленого куста. Очень хороши скользящие тени на лице и фигуре, стоящей против света.
Однако основное достижение не в этом, так как чувство цвета и света не ново для Тимошенко. Здесь важна и радостна внутренняя жизнь портрета, вновь подтверждающая, что Тимошенко учится у русского искусства, важна чуть нахмуренная задумчивость молодого лица. Строгие глаза «Стеллы Манизер» лишний раз доказывают, что можно, не выписывая радужной оболочки глаза, уловить взгляд и его характер. «Стелла Манизер» Тимошенко — не просто портрет данного лица, это образ; образ одного из будущих советских интеллигентов на пороге жизни: впереди — молодость, труд и борьба.
И написана «Стелла Манизер» по-новому. Здесь нет уже ни случайных, живописно пустых мест, ни цветового гурманства, отличающих, например, серо-розовый «Портрет Л.Н. Радловой». Здесь — крепкая осмысленность живописи, нигде не изменяющая себе прозрачность и материальность цвета. У Тимошенко появился драгоценны й признак мастерства — чувство ответственности за каждое движение кисти. После «Стеллы Манизер» нельзя будет выставить ничего торопливого и недодуманного.
Большую, дисциплинирующую роль в творчестве Тимошенко сыграла ее работа над цветным эстампом, успешно начатая осенью 1939 года и также немало удивившая ленинградских художников. Необходимость расчленения самого живописного процесса, расчленение рисунка и живописи вызвало строгий учет и продуманность средств и контроль над цветовым восприятием. Поэтому живые, но еще смазанные в живописи этюды «Девочка на пляже», «Сбор яблок» и в особенности «Катюша» стали в эстампе полнокровными и живописными образами.
Достижения Тимошенко в эстампе важны не только для ее личного роста: они убедительно раскрывают богатейшие живописные возможности литографии, перестающей быть графикой и становящейся живописью.
Тимошенко только расправляет крылья. У нее впереди много творческого дела, и с нее многое спросится, потому что она обладает очень редким качеством чувствовать красоту «каждого дня». Она не знает серости и будней. За это всегда любили поэтов.
На выставке
Статья опубликована в каталоге персональной выставки 1947 года. Текст сокращен.
искусствовед
Творчество Л. Я. Тимошенко посвящено в основном современному советскому человеку, его переживаниям и думам. Природа, интерьер, мертвая натура, бытовая обстановка занимают ее лишь в той мере, в какой их изображение способствует раскрытию главенствующей человеческой темы. В первый период творческой деятельности, охватывающей 1930-е годы, Лидию Яковлевну привлекали прежде всего советские дети, жизнь пионерских лагерей, сцены купания, сбор плодом,, детские игры и танцы на лоне солнечной природы. Художник дорожит идиллической гармонией, поэтизирует детство как лучшую пору жизни. Изображая детей, Л. Я. Тимошенко далека от распространенных в то время штампованных типов: «здоровенный весельчак» или «маленький взрослый». У нее есть свой тип ребенка, свой канон детской наготы.
Ее детские фигуры со стройными худощавыми телами, удлиненными пропорциями, тонкими чертами лица изящны, но не до хрупкости. Их непринужденное веселье не превратится в необузданный разгул, но и сдержанность не перейдет в скучную «благовоспитанность». Своеобразны эти мальчики и девочки, однако это не «дети вообще», придуманные в мастерской, а типичные советские ребята. Л. Я. Тимошенко верно поняла их жизненные интересы, уловила характерные для них движения и повадки. Она создала обаятельный образ девочки-мечтательницы. Картина «Мечтают», передающая спор двух подруг, как можно догадаться, о будущей жизнедеятельности, говорит о психологической пытливости и наблюдательности художника. Здесь к идиллии присоединяется драматическое начало, столь характерное для последующих работ Тимошенко.
В этот первый период художника влечет больше всего к стенной живописи, а среди живописных задач первое место занимают контур, объем, линеарно-плоскостная композиция. Вопреки сложившемуся среди ленинградских художников мнению, Лидия Яковлевна, на мой взгляд, отличается большей одаренностью в области рисунка, чем колорита. Повышенное внимание к форме — отчетливой и конструктивной — заметна в ее рисунках обнаженных тел, хорошо построенных и жизненно убедительных.
О том же говорят ее скульптуры (правда, в смысле пластическом уступающие рисункам), ее обыкновение сначала воплощать задуманную фигуру в скульптурном материале и лишь затем на холсте. Этим методом пользовалось немало живописцев прошлого, но у нас Л. Я. Тимошенко едва ли не единственный его последователь.
Уже после нескольких лет самостоятельной работы художнице удалось создать большую мноrофигурную ритмически построенную композицию «Купание» и целый декоративный ансамбль для Дворца пионеров.
Развитие Л. Я. Тимошенко как колориста протекало гораздо медленнее. Для ранних работ ее характерна элементарность цветового видения, пестрота и раздробленность, отсутствие колористической гармонии. Даже в этюдах, а тем более в картинах этих лет не чувствуется тесного контакта с природой, с ее многообразной красочностью, мало переходных оттенков. Связь фигур с пейзажной средой еще неубедительна и непрочна. Тогдашнее, условно декоративное понимание цвета противоречило тому романтическому трехмерному восприятию предметов, той трактовке пластической формы, которые уже сложились у художника.
Годы войны ознаменованы коренным переломом в творчестве Л. Я. Тимошенко. Этюды 1943−1946 годов, картина «Надежда Дурова» исполнены уже в плане полноценной станковой живописи. Совершенствуя свое мастерство, художник прибегает к более сложным живописным приемам, — пишет пастозно или пользуется лессировками, овладевает цветовым валером; письмо становится более энергичным, акцентируются контрасты света и тени. Этот переход к тональной живописи подготовлялся постепенно, ибо уже в портретах и других вещах 1938−1939 гг. можно уловить новые черты.
Новые образы слагаются в сознании художника, стремящегося отобразить все богатство и сложность человеческой психики. Л. Я. Тимошенко находит выразительные средства, отвечающие определенному образу, отделывается от прежнего однообразия. Содержательны и красноречивы ее женские портреты; тонкость психологического анализа сочетается в них с эмоциональной напряженностью. Композиция этих портретов отличается прозрачной ясностью; художник предпочитает спокойные и естественные позы. Л. Тимошенко не прибегает к экспрессивным жестам, к игре на атрибутах; она умеет раскрыть человеческую душу в самом лице, его неуловимой мимике, в пытливом или рассеянном взгляде. Созданные ею образы современных женщин одновременно интимны и драматичны.
За внешним спокойствием этих сложных натур таится напряженная работа ума, эмоциональное горение. В одном лице можно подметить скорбь, в другом душевную гармонию, но ни в одном самодовольную пассивность.
К числу значительных произведений Лидии Яковлевны надо отнести также ее «Надежду Дурову». Вот пример того, как, ограничившись даже одной фигурой, художник, способный проникнуть в чувства своего героя, как бы перевоплотиться в него, может создать впечатляющий исторический образ. Удачно выбран переломный момент в биографии Дуровой, раскрывающий ее внутренний облик. Собираясь бежать из родительского дома, уже переодетая в мужское платье, она отрезает косы. Острая динамика жеста, лицо, где решимость сочетается с лихорадочной тревогой; свет оплывшей свечи, борющийся с первыми проблесками рассвета, — придают картине романтическое, глубоко эмоциональное звучание.
Такая подлинно драматическая картина могла быть создана только художником-патриотом и только во времена Отечественной войны, когда подвиги советских партизанок воскресили в памяти их благородную предшественницу 1812 года.
Ее детские фигуры со стройными худощавыми телами, удлиненными пропорциями, тонкими чертами лица изящны, но не до хрупкости. Их непринужденное веселье не превратится в необузданный разгул, но и сдержанность не перейдет в скучную «благовоспитанность». Своеобразны эти мальчики и девочки, однако это не «дети вообще», придуманные в мастерской, а типичные советские ребята. Л. Я. Тимошенко верно поняла их жизненные интересы, уловила характерные для них движения и повадки. Она создала обаятельный образ девочки-мечтательницы. Картина «Мечтают», передающая спор двух подруг, как можно догадаться, о будущей жизнедеятельности, говорит о психологической пытливости и наблюдательности художника. Здесь к идиллии присоединяется драматическое начало, столь характерное для последующих работ Тимошенко.
В этот первый период художника влечет больше всего к стенной живописи, а среди живописных задач первое место занимают контур, объем, линеарно-плоскостная композиция. Вопреки сложившемуся среди ленинградских художников мнению, Лидия Яковлевна, на мой взгляд, отличается большей одаренностью в области рисунка, чем колорита. Повышенное внимание к форме — отчетливой и конструктивной — заметна в ее рисунках обнаженных тел, хорошо построенных и жизненно убедительных.
О том же говорят ее скульптуры (правда, в смысле пластическом уступающие рисункам), ее обыкновение сначала воплощать задуманную фигуру в скульптурном материале и лишь затем на холсте. Этим методом пользовалось немало живописцев прошлого, но у нас Л. Я. Тимошенко едва ли не единственный его последователь.
Уже после нескольких лет самостоятельной работы художнице удалось создать большую мноrофигурную ритмически построенную композицию «Купание» и целый декоративный ансамбль для Дворца пионеров.
Развитие Л. Я. Тимошенко как колориста протекало гораздо медленнее. Для ранних работ ее характерна элементарность цветового видения, пестрота и раздробленность, отсутствие колористической гармонии. Даже в этюдах, а тем более в картинах этих лет не чувствуется тесного контакта с природой, с ее многообразной красочностью, мало переходных оттенков. Связь фигур с пейзажной средой еще неубедительна и непрочна. Тогдашнее, условно декоративное понимание цвета противоречило тому романтическому трехмерному восприятию предметов, той трактовке пластической формы, которые уже сложились у художника.
Годы войны ознаменованы коренным переломом в творчестве Л. Я. Тимошенко. Этюды 1943−1946 годов, картина «Надежда Дурова» исполнены уже в плане полноценной станковой живописи. Совершенствуя свое мастерство, художник прибегает к более сложным живописным приемам, — пишет пастозно или пользуется лессировками, овладевает цветовым валером; письмо становится более энергичным, акцентируются контрасты света и тени. Этот переход к тональной живописи подготовлялся постепенно, ибо уже в портретах и других вещах 1938−1939 гг. можно уловить новые черты.
Новые образы слагаются в сознании художника, стремящегося отобразить все богатство и сложность человеческой психики. Л. Я. Тимошенко находит выразительные средства, отвечающие определенному образу, отделывается от прежнего однообразия. Содержательны и красноречивы ее женские портреты; тонкость психологического анализа сочетается в них с эмоциональной напряженностью. Композиция этих портретов отличается прозрачной ясностью; художник предпочитает спокойные и естественные позы. Л. Тимошенко не прибегает к экспрессивным жестам, к игре на атрибутах; она умеет раскрыть человеческую душу в самом лице, его неуловимой мимике, в пытливом или рассеянном взгляде. Созданные ею образы современных женщин одновременно интимны и драматичны.
За внешним спокойствием этих сложных натур таится напряженная работа ума, эмоциональное горение. В одном лице можно подметить скорбь, в другом душевную гармонию, но ни в одном самодовольную пассивность.
К числу значительных произведений Лидии Яковлевны надо отнести также ее «Надежду Дурову». Вот пример того, как, ограничившись даже одной фигурой, художник, способный проникнуть в чувства своего героя, как бы перевоплотиться в него, может создать впечатляющий исторический образ. Удачно выбран переломный момент в биографии Дуровой, раскрывающий ее внутренний облик. Собираясь бежать из родительского дома, уже переодетая в мужское платье, она отрезает косы. Острая динамика жеста, лицо, где решимость сочетается с лихорадочной тревогой; свет оплывшей свечи, борющийся с первыми проблесками рассвета, — придают картине романтическое, глубоко эмоциональное звучание.
Такая подлинно драматическая картина могла быть создана только художником-патриотом и только во времена Отечественной войны, когда подвиги советских партизанок воскресили в памяти их благородную предшественницу 1812 года.
Иллюстрации Л. Тимошенко сливаются с текстом
В 1958 году в издательстве «Детская литература» вышел «Евгений Онегин» с иллюстрациями Лидии Тимошенко. Стенограмму обсуждения ее гризайлей в 1952 году см. здесь.
директор Детгиза
Мы знаем «Онегина» как друга нашей юности. Когда вспоминаешь юность, то вспоминаешь Онегина. И когда смотришь иллюстрации Л. Тимошенко, то вспоминаешь юность. Мы должны быть благодарны художнице за это.
Главное достоинство этих иллюстраций — что они сливаются с текстом. Текст обогащает рисунки, а рисунки не мешают тексту, они органически с ним сливаются.
Очень много рисунков, которые глубоко волнуют. Нет ни одной частности в них, которая бы мешала смотреть эти иллюстрации. Я чувствую, что здесь художник был очень деликатен и за этим скрывается большая исследовательская работа, огромный подготовительный труд, перед тем как подойти к свершению. Мне вспоминаются слова поэта:
…Служенье муз не терпит суеты.
Прекрасное должно быть величаво…
То, что мы видим — простой и скромный труд художника, который выбирает любимую тему и без шума и треска ее осуществляет. И вот я думаю, что только в таком спокойном труде и приходят к художнику такие величавые результаты, которые мы видим сегодня.
Главное достоинство этих иллюстраций — что они сливаются с текстом. Текст обогащает рисунки, а рисунки не мешают тексту, они органически с ним сливаются.
Очень много рисунков, которые глубоко волнуют. Нет ни одной частности в них, которая бы мешала смотреть эти иллюстрации. Я чувствую, что здесь художник был очень деликатен и за этим скрывается большая исследовательская работа, огромный подготовительный труд, перед тем как подойти к свершению. Мне вспоминаются слова поэта:
…Служенье муз не терпит суеты.
Прекрасное должно быть величаво…
То, что мы видим — простой и скромный труд художника, который выбирает любимую тему и без шума и треска ее осуществляет. И вот я думаю, что только в таком спокойном труде и приходят к художнику такие величавые результаты, которые мы видим сегодня.
Автобиография души
Статья опубликована в журнале «Литературное обозрение», 1981, № 4, в связи с выставкой 1981 года. Текст сокращен.
Н. Железнова
…Тоненькая девчушка, щедро залитая полуденным солнцем и сама словно излучающая солнечные лучи, склонилась над водой. Воплощение юности и радости бытия. Так и восприняли зрители эту живописную литографию, появление которой — четыре десятилетия назад — сразу же утвердило в области эстампа имя Лидии Тимошенко, в ту пору уже признанного живописца и графика.
Лидия Тимошенко — художник страстный и поэтичный; мастер портрета и натюрморта, тонкий пейзажист, проникновенный иллюстратор… Если попытаться кратко выразить впечатление от серии психологических портретов, листав графики и книжных иллюстраций Л. Тимошенко, то, пожалуй, самым сильным окажется ощутимое присутствие личности автора в каждой работе. Думаю, художница была на редкость честным и добрым человеком — всегда, наверное, стремилась приносить радость и рассказывать о людях и событиях самое главное, самое ценное. Первая из ее живописных работ — «Старуха на барахолке», выставленная в 1928 году в Ленинграде, привлекала активное внимание и зрителей и критики, была высоко оценена А. В. Луначарским. И до самых последних лет жизни художница сохранила высокий дар подлинной сердечности в рассказах о человеке. Ее поэтические портреты отличаются простотой и продуманностью характеристик, ясным и чистым цветовым строем, основанным на строгих и сдержанных контрастах.
Еще в конце 20-х годов Л. Тимошенко стала членом Ленинградского общества «Круг», объединившего в своих рядах многих талантливых художников того времени. В литографских мастерских Союза художников Л. Тимошенко работала с Тырсой, Пахомовым, Пакулиным, 3агоскиным, утверждаясь как самобытный живописец и график.
Сегодня ее рисунки начала 30-х годов поражают творческим динамизмом, смелостью мысли и техникой. Характеры и настроения переданы стремительными линиями, внутреннее эмоциональное движение рождается из движения пера на бумаге («Сидящая девочка», «Старик с черной бородой»). Линия легка и раскованна, экспрессивные штрихи, умелое использование смешанной техники (тушь, перо, акварель) подчеркивают главную мысль автора.
Одна из самых значительных работ Л. Тимошенко — это два цикла иллюстраций к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин».
Надо ли говорить, что подобная работа сопряжена для думающего художника с большим риском. Ведь у каждого из нас существует свой собственный зрительный образ героев романа. Художник, имея дело со столь «освоенным материалом», должен обладать особой убедительной силой, если хочет, чтобы его видение возобладало над читательским и было воспринято им естественно и просто, как свое, личное. Перед Лидией Тимошенко стояла именно такая задача. Эта работа охватывает более 15 лет — с начала 50-х годов (когда в редкой живописной технике гризайли был создан первый вариант иллюстраций) и до конца 60-х, когда художница, отказавшись от первоначального варианта, сумела осуществить сложнейший труд еще раз, в двухцветной литографии.
Первоначальный вариант увидел свет в 1958 году в Государственном издательстве детской литературы. Второй вариант иллюстраций (издательство «Художественная литература», 1966 год) был полностью и содержательно переработан. В этих рисунках Л. Тимошенко сумела тонко раскрыть пушкинские образы, особенно много душевного волнения от-дав образу Татьяны.
Каковы же особенности этой работы? Что выделяет ее из иллюстраций к «Евгению Онегину», выполненных другими художниками? Известно, что пушкинский роман иллюстрировали мастера разных эпохи поколений — в их числе Репин, Добужинский, Кузьмин…
В отличие от хорошо известных, к примеру, иллюстраций Н. Кузьмина, в которых старейшина цеха советской графики как бы идет вслед за пушкинским текстом, с его прихотливыми поворотами и отступлениями, графические листы Л. Тимошенко более портретны. Это портреты состояний. Цикл включает прекрасные портреты Онегина, Татьяны, самого Пушкина, пейзажи, сцены, служащие как бы авторским комментарием художницы к главным событиям романа.
Два варианта иллюстраций к «Евгению Онегину» — живописный и графический — не единственный пример тесной связи и органичного единства этих двух техник в творчестве Л. Тимошенко. Многие из ее работ претерпевали метаморфозу перехода из живописных полотен в литографии или рисунки, и наоборот.
Лидия Тимошенко никогда не эксплуатировала однажды найденный прием. Каждый период ее творчества отмечен яркой индивидуальностью, пристрастием к тем или иным темам, особой манерой письма, поиском новых форм выражения своей художественной идеи.
На протяжении полувекового творческого пути Лидия Тимошенко не знала подражания или заимствования. Глубокий интерес, который она питала к древнерусскому изобразительному искусству, чувствуется в ее работах не как простое уподобление, но как серьезное мировоззренческое влияние. И работа, что занимала Лидию Яковлевну в последний период ее жизни, была следствием ее горячей любви к древнерусскому искусству. Речь идет о попытке реконструкции рублевской «Троицы», попытке, предпринятой Л. Тимошенко в надежде восстановить истинный оригинальный замысел создателя «Троицы», который из-за огромного количества позднейших наслоений (и несмотря на все усилия реставраторов) остается от нас сокрытым. Художница проделала огромную работу. Увы, судьба распорядилась так, что ее не дано было завершить.
…Когда о книге говорят: «Она автобиографична», это не вызывает удивления. Об экспозиции художника такое услышишь нечасто. Но выставка произведений Лидии Тимошенко, встреченная московским зрителем с большим интересом, вместила и «автобиографию души» этой женщины: ее устремленность в будущее, любовь к жизни и родине.
Лидия Тимошенко — художник страстный и поэтичный; мастер портрета и натюрморта, тонкий пейзажист, проникновенный иллюстратор… Если попытаться кратко выразить впечатление от серии психологических портретов, листав графики и книжных иллюстраций Л. Тимошенко, то, пожалуй, самым сильным окажется ощутимое присутствие личности автора в каждой работе. Думаю, художница была на редкость честным и добрым человеком — всегда, наверное, стремилась приносить радость и рассказывать о людях и событиях самое главное, самое ценное. Первая из ее живописных работ — «Старуха на барахолке», выставленная в 1928 году в Ленинграде, привлекала активное внимание и зрителей и критики, была высоко оценена А. В. Луначарским. И до самых последних лет жизни художница сохранила высокий дар подлинной сердечности в рассказах о человеке. Ее поэтические портреты отличаются простотой и продуманностью характеристик, ясным и чистым цветовым строем, основанным на строгих и сдержанных контрастах.
Еще в конце 20-х годов Л. Тимошенко стала членом Ленинградского общества «Круг», объединившего в своих рядах многих талантливых художников того времени. В литографских мастерских Союза художников Л. Тимошенко работала с Тырсой, Пахомовым, Пакулиным, 3агоскиным, утверждаясь как самобытный живописец и график.
Сегодня ее рисунки начала 30-х годов поражают творческим динамизмом, смелостью мысли и техникой. Характеры и настроения переданы стремительными линиями, внутреннее эмоциональное движение рождается из движения пера на бумаге («Сидящая девочка», «Старик с черной бородой»). Линия легка и раскованна, экспрессивные штрихи, умелое использование смешанной техники (тушь, перо, акварель) подчеркивают главную мысль автора.
Одна из самых значительных работ Л. Тимошенко — это два цикла иллюстраций к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин».
Надо ли говорить, что подобная работа сопряжена для думающего художника с большим риском. Ведь у каждого из нас существует свой собственный зрительный образ героев романа. Художник, имея дело со столь «освоенным материалом», должен обладать особой убедительной силой, если хочет, чтобы его видение возобладало над читательским и было воспринято им естественно и просто, как свое, личное. Перед Лидией Тимошенко стояла именно такая задача. Эта работа охватывает более 15 лет — с начала 50-х годов (когда в редкой живописной технике гризайли был создан первый вариант иллюстраций) и до конца 60-х, когда художница, отказавшись от первоначального варианта, сумела осуществить сложнейший труд еще раз, в двухцветной литографии.
Первоначальный вариант увидел свет в 1958 году в Государственном издательстве детской литературы. Второй вариант иллюстраций (издательство «Художественная литература», 1966 год) был полностью и содержательно переработан. В этих рисунках Л. Тимошенко сумела тонко раскрыть пушкинские образы, особенно много душевного волнения от-дав образу Татьяны.
Каковы же особенности этой работы? Что выделяет ее из иллюстраций к «Евгению Онегину», выполненных другими художниками? Известно, что пушкинский роман иллюстрировали мастера разных эпохи поколений — в их числе Репин, Добужинский, Кузьмин…
В отличие от хорошо известных, к примеру, иллюстраций Н. Кузьмина, в которых старейшина цеха советской графики как бы идет вслед за пушкинским текстом, с его прихотливыми поворотами и отступлениями, графические листы Л. Тимошенко более портретны. Это портреты состояний. Цикл включает прекрасные портреты Онегина, Татьяны, самого Пушкина, пейзажи, сцены, служащие как бы авторским комментарием художницы к главным событиям романа.
Два варианта иллюстраций к «Евгению Онегину» — живописный и графический — не единственный пример тесной связи и органичного единства этих двух техник в творчестве Л. Тимошенко. Многие из ее работ претерпевали метаморфозу перехода из живописных полотен в литографии или рисунки, и наоборот.
Лидия Тимошенко никогда не эксплуатировала однажды найденный прием. Каждый период ее творчества отмечен яркой индивидуальностью, пристрастием к тем или иным темам, особой манерой письма, поиском новых форм выражения своей художественной идеи.
На протяжении полувекового творческого пути Лидия Тимошенко не знала подражания или заимствования. Глубокий интерес, который она питала к древнерусскому изобразительному искусству, чувствуется в ее работах не как простое уподобление, но как серьезное мировоззренческое влияние. И работа, что занимала Лидию Яковлевну в последний период ее жизни, была следствием ее горячей любви к древнерусскому искусству. Речь идет о попытке реконструкции рублевской «Троицы», попытке, предпринятой Л. Тимошенко в надежде восстановить истинный оригинальный замысел создателя «Троицы», который из-за огромного количества позднейших наслоений (и несмотря на все усилия реставраторов) остается от нас сокрытым. Художница проделала огромную работу. Увы, судьба распорядилась так, что ее не дано было завершить.
…Когда о книге говорят: «Она автобиографична», это не вызывает удивления. Об экспозиции художника такое услышишь нечасто. Но выставка произведений Лидии Тимошенко, встреченная московским зрителем с большим интересом, вместила и «автобиографию души» этой женщины: ее устремленность в будущее, любовь к жизни и родине.
Соотнесенность со временем
Статья опубликована в журнале «Искусство», 1986, № 12. Текст сокращен и изменен.
К.И. Котляревская
На выставку Тимошенко идешь второй и третий раз не потому, что вернисажи дефицитны, — нет, с этим все в порядке. Дефицитна — во все времена — подлинность искусства, выражение общенародного духа неподдельности, о котором поэт сказал как о «высшем, что у нас есть». Лидия Тимошенко не даст тебе уйти с пустым сердцем.
Вторую половину жизни она прожила в Москве, но так, словно навсегда оставалась петербуржкой, ленинградкой, человеком определенного, не московского склада, воспитанным на иных исторических и художественных традициях, с иными пристрастиями и оценками.
С первых своих профессиональных шагов она была великолепным рисовальщиком. Обостренное внимание к линии, ее моделирующей силе прокладывало путь к сути предмета, к стержню происходящего. Вот черно-белые листы 1930−1931 годов: «Старик с граблями», «Конюх с жеребятами». Если и есть здесь покой, то — чреватый движением; за будничностью сюжета, за его однозначностью — полнота жизни, ее неповторимое чудо. Да и у конюха этого, похоже, биография не беднее, чем у Мцыри.
Вот гуаши и акварели тек лет, динамичные, темпераментные, без любования деталью, без женского кокетства, приукрашивания (модели, а через нее — и себя!). Есть зримая энергия действия: «На стройку» — вздыбленные кони на вздыбленной, сорванной с прикола земле. Есть крупно увиденные состояния, соотнесенные с жизнью природы и ее стихий: «Рыбацкий колхоз» — могучие кроны дерев вобрали в себя сумрачную мощь скрытой за ними большой воды; в «Выводке» — прекрасное равновесие щедрого материнства и плодоносной — до самой неоглядной дали! — земли.
Особое сердечное внимание вызывает и живопись 30-х годов. Ранняя юность эпохи, молодость наших матерей — для моего поколения это время приобретает сейчас все нарастающую притягательную силу. Что осмыслил, что освежил в нем талант и гражданский темперамент художника? Пафос первых строек первых наших пятилеток, небогатый быт, нерастраченный энтузиазм, особый, ушедший ныне тип лица. Счастливую землю первых пионерских лагерей, когда купание в речке, и за-пуск планера, и восторг выбежать на лесную полянку в новенькой ба-летной пачке — все набирает высоту символа, оставаясь при этом живой, неподдельной жизнью.
«Балеринки», «Танец на поляне», дети в лесу, на траве, у реки… Удивительной кажется легкая призрачная дымка, в которую погружены эти холсты. Парящая в воздухе неясность, волшебная недосказанность откуда ей взяться в индустриально-спортивную, порывистую эпоху тридцатых? В эпоху, которая убирала подробности и несхожести, растила всеобщую бескорыстную увлеченность лозунгом, энергично внедряла образцы причесок и профессий, намереваясь без проволочек «сказку сделать былью»!? Кровь века текла в жилах художника, они были ровесниками.
Но можно представить, как Тимошенко выходила на этюды и к ней со всех ног, обгоняя друг друга, бежали, ломились, валом валили приметы и детали, подробности и частности пейзажа, рельефа, облаков… Все было уникальным, самым-самым, ничто не хотело повторяться как образец. Но она принуждена была выбирать, и выбран был — свет! Дымка на ее холстах — прелесть и ликование раннего лета, когда выбегаешь из глухих комнат и приметы сияющего дня еще неясны и неразличимы, и важен только этот дымящийся, текучий, бесконечно ласковый цвет. Неизбежность выбора, жесткость обобщающего взгляда плавились в дымчато-светоносной среде.
Случалось, стихия света, проникаясь духом эпохи, часто сама диктовала ритм и упоенно лепила формы, осязаемо плотные и в то же время подвижные. Так родилась «Катюша» — «дитя добра и света», символ высокой земной поэтичности. Здесь царствует свет и только свет, и ни один его лучик не упал всуе, и сама девочка — словно большой солнечный блик, соскользнувший с цветущего дерева…
В 1945 году написана «Кавалерист-девица Надежда Дурова». Искусствоведы досконально объяснят ее достоинства. А моя память усвоила истинно тимошенковский жест героини, которая сейчас, сию минуту отхватит ножницами свои роскошные светлые волосы: давно задуман побег из дома, и вот — подходящий момент, стоит ли медлить, да и какие косы у гусара?! Кажется, Лидия Тимошенко так же, по-мужски умела ценить миг удачи, и отдаваться ему, и сторицей платить за победу.
Знала она и упоенный труд — без поблажек, умела жить взятой темой. Первый вариант «Минского шоссе», второй вариант… А сколько писано-переписано «Под яблонями», «С яблоком», яблонь и яблочных сборов! Настоящий роман с яблоней.
В костромском музее хранится одна из прекрасных его страниц: первый вариант 1938 года «Под яблоней». Три подростка, три светлых девочки у вольно растущего дерева; похоже, та, что посередине, через год объявится в «Катюше». Классически проста композиция: два треугольника, вернее, две воронки, поставленные вертикально по одной оси так, что их узкие горла входят друг в друга. Песочные часы Гулливера, двойной запас прочности — как залог непрерывности движения. Оно явлено в сюжете: девочка сгибает ветку, но сейчас она разогнется и уйдет вверх: вниз — вверх, вниз — вверх… Оно сокрыто в пластике ветвей, поддержано ритмом и обликом тени, летя щей по теплой траве. Самой земле важно не запропасть у горизонта, а скруглить свою беговую дорожку здесь, у нас на глазах, у подножия яблонь. Яблоки в листве, на траве, в девичьем подоле… В их незаметной праздничности так мало золотого соблазна времен Елены и Евы; они в родстве с потаенным чудом ньютоновой догадки, первые яблоки лета, вещие плоды из пространства-времени Лидии Тимошенко.
Отступи на шаг и увидишь работу 1956 года «В складальном цехе», скромный небольшой холст. Все здесь донельзя буднично: дисциплина конвейерного труда известна, неизбежны его потери и скупы радости. И художник ничего не делает для услаждения нашего глаза, не спускается до подделки, не скользит в иллюстрацию. Художника завораживает другое: в наклонно стекающих лентах полотна, в противостоящих им женских фигурах заключена все та же сила непрерывности, постоянство задачи и энергия преодоления!
В «Березках», своей лиловой горечью похожих на осины, в гипсовой маске, опрокинутой на праздничные камни Коктебеля, проступает несговорчивый голос автора, его интеллектуальная отточенность, его эстетическая интонация, нигде не впадающая в банальность.
Взгляните на тимошенковскую версию «Дня творения»: ее аскетизм взамен райских кущ предлагает трудный воздух высокогорья да еще испытание пропастью, у края которой с такой неизбежностью встретились Двое.
Здесь, в завоеванной зрелости шестидесятых, на высоте второго дыхания, осваивает новые владения ее прирожденный дар рисовальщика, графика. Появляются оливково-серые, черно-брусничные литографии к «Евгению Онегину», возникает неотступная мысль перевести в графику рублевскую «Троицу», сохранить в ней ту силу цвета, которая была присуща древнерусским иконам и готическим витражам.
Тимошенко-портретист начинала с биографии, но писала всегда — судьбу. Жизненный опыт, профессия, социальная среда — все могло быть несхожим у ее героев в череде сорока лет. Но, как всегда, Тимошенко интересовала не столько сложность личности или ее масштаб, сколько цельность и соотнесенность со временем. Ясный душевный мир ее ранних моделей, ее детей, ее женщин-подростков пропускает на первый план их нынешнюю человеческую неординарность, взращенную уроками достоинства и духовного труда.
По-прежнему Тимошенко добивается обобщенной и емкой формы, ищет лаконичную, с одного взгляда читаемую композицию. Но теперь цвет нередко подчинен идее контраста. На пространствах живописи открыто властвует декоративность. В крупных планах лиц и фигур, приведенных порой к плоскости силуэта, конфликтно существует розовый и зеленый, белый и красный; там, где они сталкиваются особенно неуступчиво, возникает короткое замыкание -черная молния контура, ноль цвета! Некоторые работы так и названы: «Мужской портрет в красном», «Девушка в розовом».
Похоже, она всегда оставалась спорщиком, даже на своей семейной территории, которую оглядывала с улыбкой и проницательностью («На этюде. Е. Кибрик», «Портрет сына»). И вот, наконец, автопортреты. Серые, синие, почти монохромные… Какой драматизм в том из них, где косо бегущая тень неровно разделила глаза, лоб, упрямо сжатые губы… От них больно отрываться: таково притяжение интеллекта, естественности, самоиронии. Их трудно забыть: так откликается сердце «пейзажу души», где на крутых подъемах артистизма и независимости прорастает человечность.
Вторую половину жизни она прожила в Москве, но так, словно навсегда оставалась петербуржкой, ленинградкой, человеком определенного, не московского склада, воспитанным на иных исторических и художественных традициях, с иными пристрастиями и оценками.
С первых своих профессиональных шагов она была великолепным рисовальщиком. Обостренное внимание к линии, ее моделирующей силе прокладывало путь к сути предмета, к стержню происходящего. Вот черно-белые листы 1930−1931 годов: «Старик с граблями», «Конюх с жеребятами». Если и есть здесь покой, то — чреватый движением; за будничностью сюжета, за его однозначностью — полнота жизни, ее неповторимое чудо. Да и у конюха этого, похоже, биография не беднее, чем у Мцыри.
Вот гуаши и акварели тек лет, динамичные, темпераментные, без любования деталью, без женского кокетства, приукрашивания (модели, а через нее — и себя!). Есть зримая энергия действия: «На стройку» — вздыбленные кони на вздыбленной, сорванной с прикола земле. Есть крупно увиденные состояния, соотнесенные с жизнью природы и ее стихий: «Рыбацкий колхоз» — могучие кроны дерев вобрали в себя сумрачную мощь скрытой за ними большой воды; в «Выводке» — прекрасное равновесие щедрого материнства и плодоносной — до самой неоглядной дали! — земли.
Особое сердечное внимание вызывает и живопись 30-х годов. Ранняя юность эпохи, молодость наших матерей — для моего поколения это время приобретает сейчас все нарастающую притягательную силу. Что осмыслил, что освежил в нем талант и гражданский темперамент художника? Пафос первых строек первых наших пятилеток, небогатый быт, нерастраченный энтузиазм, особый, ушедший ныне тип лица. Счастливую землю первых пионерских лагерей, когда купание в речке, и за-пуск планера, и восторг выбежать на лесную полянку в новенькой ба-летной пачке — все набирает высоту символа, оставаясь при этом живой, неподдельной жизнью.
«Балеринки», «Танец на поляне», дети в лесу, на траве, у реки… Удивительной кажется легкая призрачная дымка, в которую погружены эти холсты. Парящая в воздухе неясность, волшебная недосказанность откуда ей взяться в индустриально-спортивную, порывистую эпоху тридцатых? В эпоху, которая убирала подробности и несхожести, растила всеобщую бескорыстную увлеченность лозунгом, энергично внедряла образцы причесок и профессий, намереваясь без проволочек «сказку сделать былью»!? Кровь века текла в жилах художника, они были ровесниками.
Но можно представить, как Тимошенко выходила на этюды и к ней со всех ног, обгоняя друг друга, бежали, ломились, валом валили приметы и детали, подробности и частности пейзажа, рельефа, облаков… Все было уникальным, самым-самым, ничто не хотело повторяться как образец. Но она принуждена была выбирать, и выбран был — свет! Дымка на ее холстах — прелесть и ликование раннего лета, когда выбегаешь из глухих комнат и приметы сияющего дня еще неясны и неразличимы, и важен только этот дымящийся, текучий, бесконечно ласковый цвет. Неизбежность выбора, жесткость обобщающего взгляда плавились в дымчато-светоносной среде.
Случалось, стихия света, проникаясь духом эпохи, часто сама диктовала ритм и упоенно лепила формы, осязаемо плотные и в то же время подвижные. Так родилась «Катюша» — «дитя добра и света», символ высокой земной поэтичности. Здесь царствует свет и только свет, и ни один его лучик не упал всуе, и сама девочка — словно большой солнечный блик, соскользнувший с цветущего дерева…
В 1945 году написана «Кавалерист-девица Надежда Дурова». Искусствоведы досконально объяснят ее достоинства. А моя память усвоила истинно тимошенковский жест героини, которая сейчас, сию минуту отхватит ножницами свои роскошные светлые волосы: давно задуман побег из дома, и вот — подходящий момент, стоит ли медлить, да и какие косы у гусара?! Кажется, Лидия Тимошенко так же, по-мужски умела ценить миг удачи, и отдаваться ему, и сторицей платить за победу.
Знала она и упоенный труд — без поблажек, умела жить взятой темой. Первый вариант «Минского шоссе», второй вариант… А сколько писано-переписано «Под яблонями», «С яблоком», яблонь и яблочных сборов! Настоящий роман с яблоней.
В костромском музее хранится одна из прекрасных его страниц: первый вариант 1938 года «Под яблоней». Три подростка, три светлых девочки у вольно растущего дерева; похоже, та, что посередине, через год объявится в «Катюше». Классически проста композиция: два треугольника, вернее, две воронки, поставленные вертикально по одной оси так, что их узкие горла входят друг в друга. Песочные часы Гулливера, двойной запас прочности — как залог непрерывности движения. Оно явлено в сюжете: девочка сгибает ветку, но сейчас она разогнется и уйдет вверх: вниз — вверх, вниз — вверх… Оно сокрыто в пластике ветвей, поддержано ритмом и обликом тени, летя щей по теплой траве. Самой земле важно не запропасть у горизонта, а скруглить свою беговую дорожку здесь, у нас на глазах, у подножия яблонь. Яблоки в листве, на траве, в девичьем подоле… В их незаметной праздничности так мало золотого соблазна времен Елены и Евы; они в родстве с потаенным чудом ньютоновой догадки, первые яблоки лета, вещие плоды из пространства-времени Лидии Тимошенко.
Отступи на шаг и увидишь работу 1956 года «В складальном цехе», скромный небольшой холст. Все здесь донельзя буднично: дисциплина конвейерного труда известна, неизбежны его потери и скупы радости. И художник ничего не делает для услаждения нашего глаза, не спускается до подделки, не скользит в иллюстрацию. Художника завораживает другое: в наклонно стекающих лентах полотна, в противостоящих им женских фигурах заключена все та же сила непрерывности, постоянство задачи и энергия преодоления!
В «Березках», своей лиловой горечью похожих на осины, в гипсовой маске, опрокинутой на праздничные камни Коктебеля, проступает несговорчивый голос автора, его интеллектуальная отточенность, его эстетическая интонация, нигде не впадающая в банальность.
Взгляните на тимошенковскую версию «Дня творения»: ее аскетизм взамен райских кущ предлагает трудный воздух высокогорья да еще испытание пропастью, у края которой с такой неизбежностью встретились Двое.
Здесь, в завоеванной зрелости шестидесятых, на высоте второго дыхания, осваивает новые владения ее прирожденный дар рисовальщика, графика. Появляются оливково-серые, черно-брусничные литографии к «Евгению Онегину», возникает неотступная мысль перевести в графику рублевскую «Троицу», сохранить в ней ту силу цвета, которая была присуща древнерусским иконам и готическим витражам.
Тимошенко-портретист начинала с биографии, но писала всегда — судьбу. Жизненный опыт, профессия, социальная среда — все могло быть несхожим у ее героев в череде сорока лет. Но, как всегда, Тимошенко интересовала не столько сложность личности или ее масштаб, сколько цельность и соотнесенность со временем. Ясный душевный мир ее ранних моделей, ее детей, ее женщин-подростков пропускает на первый план их нынешнюю человеческую неординарность, взращенную уроками достоинства и духовного труда.
По-прежнему Тимошенко добивается обобщенной и емкой формы, ищет лаконичную, с одного взгляда читаемую композицию. Но теперь цвет нередко подчинен идее контраста. На пространствах живописи открыто властвует декоративность. В крупных планах лиц и фигур, приведенных порой к плоскости силуэта, конфликтно существует розовый и зеленый, белый и красный; там, где они сталкиваются особенно неуступчиво, возникает короткое замыкание -черная молния контура, ноль цвета! Некоторые работы так и названы: «Мужской портрет в красном», «Девушка в розовом».
Похоже, она всегда оставалась спорщиком, даже на своей семейной территории, которую оглядывала с улыбкой и проницательностью («На этюде. Е. Кибрик», «Портрет сына»). И вот, наконец, автопортреты. Серые, синие, почти монохромные… Какой драматизм в том из них, где косо бегущая тень неровно разделила глаза, лоб, упрямо сжатые губы… От них больно отрываться: таково притяжение интеллекта, естественности, самоиронии. Их трудно забыть: так откликается сердце «пейзажу души», где на крутых подъемах артистизма и независимости прорастает человечность.