От составителя

Предыстория

Когда в детстве на уроке физики я погружалась в капельку воды, падающую из крана, забывая о классе, об учителе, об уроке — и тем казалась другим нереальной, тогда как в действительности меня увлекала реальность другого строя, — так же и сейчас постоянно меня увлекает реальность, но реальность других измерений.
— Лидия Тимошенко, 1945
Сознание, что в моих руках есть палитра и краски, наполняет меня счастьем.
Ничто с этим не может сравниться.
— Лидия Тимошенко, 1938
А.Е. Кибрик
сын Лидии Тимошенко
Первое мое знакомство с дневниками Лидии Тимошенко состоялось в незапамятные времена моего отрочества. Мне тогда было лет тринадцать.

Как-то родители уехали на некоторое время из Москвы (скорее всего, в санаторий), квартира опустела, и я был предоставлен самому себе.

Меня всегда привлекал стоявший в маминой комнате старинный диван — приятно было покачиваться на его мягких пружинах, зарываться между его уютными валиками и подушками с их ковровой щетинистой поверхностью, ласкающей, щекочущей и греющей. Этот диван имел еще загадочное чрево, хранилище каких-то неведомых мне тайн. И вот, оказавшись в доме один, я решил как-то приподнять матрац и заглянуть внутрь дивана. Это оказалось довольно объемное вместилище, доверху забитое исписанными бумагами, тетрадями, письмами. Было очевидно, что все эти бумаги и письма не просто так здесь лежат, а что они «спрятаны». И значит, к ним нельзя прикасаться.

Сам я в то время, как и многие в моем возрасте, пописывал стишки, а также вел дневник, постоянно озабоченный мыслью о сохранении его неприкосновенности. Поэтому идея «литературного тайника» была мне близка и понятна. Но как удержаться от соблазна самому потихоньку проникнуть в такой «тайник»? Стыдясь и презирая себя, я прочел сперва одну страницу, затем другую, а далее, забыв стыд и совесть, читал уже все подряд, не в силах остановиться. Близкий, простой и цельный, безоблачный образ обожаемой мамы, замкнутый на меня и ограниченный мной, вдруг отодвинулся, истоньшился, и за ним открылся огромный мир с его конфликтами, трагедиями, утратами, несбывшимися надеждами и неотомщенными обидами, со всей его беспощадностью и непоправимостью.

Горько плакал я над этими листками, почти физически переживая те события и чувства, следы которых они хранили. Горячее дыхание прошлого обжигало мое воспаленное воображение.

Никогда не признался я маме в своем «грехе», хотя любовь моя к ней стала более пылкой и осознанной одновременно. Тогда я, питаемый юношескими литературными иллюзиями, мысленно пообещал маме, что когда-нибудь напишу правдивый роман, историю жизни и историю души женщины-художницы, трагедия которой состоит в нераздельном единстве и непримиримой борьбе двух великих призваний: призвания Художника и призвания Женщины — Жены — Матери. Уже давно мне стало ясно, что это обещание несбыточно. Но вернуться к рукописному архиву мне все же пришлось, и на это я получил мамино благословение.
ЗАВЕЩАТЕЛЬНОЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ
В написанном мною (Лидией Яковлевной Тимошенко) завещании моему сыну Александру Евгеньевичу Кибрику меня заботит лишь передача ему и сохранение им моего духовного наследства: картин, графических произведений, дневников, писем и рукописей (…) Хранение, распоряжение и публикацию моих дневников, писем и рукописей поручаю моему сыну Александру Евгеньевичу Кибрику и Андрею Дмитриевичу Чегодаеву.

Л.Я. Кибрик-Тимошенко

24 октября 1962
А.Е. Кибрик
сын Лидии Тимошенко
Еще за несколько лет до смерти мама сложила большую часть рукописного архива в большой чемодан и передала мне на хранение. Но когда ее не стало, первое время тяжело было приступать к исследованию содержимого этого чемодана. К тому же у мамы никогда не хватало терпения привести в порядок свои архивы — после двух-трех часов кропотливой работы по систематизации и упорядочиванию материалов ей это надоедало, она сваливала все в кучу и оставляла в таком виде до лучших времен. Время от времени я тоже открывал бесценный чемодан с намерением его тщательно разобрать, но было ясно, что речь здесь идет не о часах и днях, а о неделях и месяцах.

К сожалению, внешняя необходимость исследовать этот архив, продиктованная возможностью его публикации, возникла после того, как архив серьезно пострадал от стихийного бедствия. В 1984 году в нашем доме в наше отсутствие случился пожар, сама оболочка чемодана бесследно сгорела, но его содержимое частично уцелело, разбросанное ретивыми пожарниками по всему пепелищу. Мы с Ниной, моей женой, извлекали отдельные письма, рукописи, тетради — обугленные, залитые водой — в кучах сгоревшего и полусгоревшего праха, стараясь все маломальски читабельное не пропустить. Кое-что прочитать на этих листах было уже невозможно. Невозможно было также определить, какая часть архива безвозвратно утрачена.

К счастью, существенным дополнением к этому архиву явились сохранившиеся письма Лидии Тимошенко к ее другу — искусствоведу Изабелле Владимировне Гинзбург. Муж И. В. Гинзбург, музыковед С. Л. Гинзбург, передал эти письма на хранение в Ленинградский государственный архив литературы и искусства. Переписка Л. Тимошенко с И. Гинзбург длилась более двадцати лет (с 1938 по 1961 год) и дает очень богатый материал для настоящей публикации. Как и в дневниках, автор пишет на высочайшем пределе самораскрытия и искренности. Никакой литературной рисовки, самоприукрашивания, оглядки на публику. Это обнаженная исповедь своему духовнику, другу по искусству, строгому и бескомпромиссному судье, честность и доброжелательность которого вне подозрений. В этих письмах очень мало житейского, бытового, также мало и событийных повествований — как и в дневниках Тимошенко. Главная сюжетная линия — это поиски своего места в искусстве, выбор своего, единственно правильного пути, самоотчет о своих тревогах, достижениях и поражениях. Конечно, если бы архив Тимошенко был изучен, приведен в порядок и дублирован до пожара, сегодня эта книга была бы более полной, но и то, что сохранилось, позволяет нам проникнуть в духовный мир художницы, увидеть ее творческий путь «изнутри», составить себе довольно яркое и цельное впечатление о том борении духа, которое необходимо сопровождает нелегкие искания всякого искреннего и честного художника. Более того, при всей неповторимой авторской индивидуальности дневников и писем Лидии Тимошенко, они, как мне кажется, интересны не только как документ, как автобиография души именно этой художницы, жившей и страдавшей именно в это время, в окружении именно этих людей и создавшей именно эти произведения. Внимая искреннему, страстному голосу автора дневников и писем, мы радуемся и страдаем вместе с ней, вместе с ней ищем истинную правду искусства, истинный баланс между новизной формы и новизной содержания, преемственностью и новаторством, формируем свое отношение к чистоте творческих поисков и к плате за успех. Казалось бы, Лидия Тимошенко в монологе с самой собой оттачивает свои собственные взгляды, свое собственное кредо, ниоткуда не почерпнутое и ни у кого не заимствованное, но ее постоянно бьющаяся за истину мысль поднимается до подлинно художественного обобщения. Это уже размышления не только Лидии Тимошенко, это размышления Художника, которому хочется верить, которому хочется подражать, за которым хочется идти. В этом, на мой взгляд, огромная общественная значимость литературного наследия Лидии Тимошенко.

Несколько слов о принципах подбора материала и о композиции книги. В нее включена, в первую очередь, «прямая речь» художницы. Я старался обращаться с ней предельно осторожно, не редактируя и не переиначивая ее (кроме пунктуационной правки), отмечая отточием места купюр в тексте. Конечно, не все написанное в дневниках годится для публикации. Во-первых, имеются подробности, детали жизни, быта, не представляющие общественного интереса, во-вторых, есть стилистические и речевые просчеты (ведь это спонтанный, неправленый автором текст, не ориентированный на публикацию), повторы и т. д. и т. п., в-третьих, есть глубоко интимный, личный пласт, может быть, беллетристически увлекательный, но в своей документальной обнаженности невозможный в такого рода издании. Есть и еще одна «интимная сторона» этих документов. Оттачивая свою художественную позицию, Л. Тимошенко проверяет ее по попадающим в сферу внимания ориентирам и судит о них с той же бескомпромиссностью и страстью, как и самое себя. В жизни она это делала не только в дневниках и письмах, но и в разговорах с друзьями и противниками, в (нечастых) публичных выступлениях. И зачастую этой своей прямотой и нелицеприятностью она осложняла себе жизнь, наживая врагов. Высказывала ту или иную точку зрения она всегда очень убежденно, без колебаний, так, как она сейчас думала, но если завтра она думала иначе, она с той же прямотой это признавала.

Я не счел возможным «лакировать» образ художницы, оставляя только ее бесспорные суждения, — это был бы уже совсем другой, хрестоматийно приглаженный человек. Сохранены и ее более или менее субъективные оценки художников, как предшественников, так и современников, далеко не всегда только лестные. Дело читателя разделять их или спорить с ними, так же, как и с ее оценками своего собственного творчества, весьма различными в разное время.

Лидия Тимошенко оставляла яркое впечатление о себе как о личности у всех, кто с ней встречался. Она привлекала, «намагничивала» людей, попадавших в ее «поле», и они к ней «прилипали» на многие годы. Жалуясь постоянно на «одиночество», она никогда не была замкнутой, она всегда была готова выплеснуть наружу весь заряд своих мыслей и чувств и была готова, наоборот, забыв о себе, выслушать с полным участием исповедь любого собеседника, без остатка растворившись в его заботах. Я думаю, что это было неотъемлемой частью ее художественного дарования.

В своих воспоминаниях М. Асламазян в поэтической форме передает основную суть личности Л. Тимошенко.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ М. АСЛАМЗЯН

Люди, как и реки, имеют свою судьбу, свое начало, свой конец. Одни реки текут тихо, неведомо куда текут (и текут ли?) и куда уносят свои мутные воды. А есть горные реки, бурлящие, мчащиеся, перескакивая с одного камня на другой; с грохотом и плеском несут свои прозрачные воды в бесконечное — живое.

Вот такой была и Лидия Яковлевна Тимошенко, прожившая очень бурную жизнь — с ударами судьбы, с контрастами и с большим человеческим счастьем. Она никогда не была безразличной, всегда была увлечена чем-то. Всегда упрямая, уверенная, она шла своей дорогой, дорогой жизни и творчества, преодолевая на своем пути все, что ей мешало. Такой она и осталась в моей памяти, дорогой мне человек и прекрасный художник.

Такие люди не умирают, они остаются живыми в сердцах друзей и на страницах истории искусства.
А.Е. Кибрик
сын Лидии Тимошенко
Кроме «прямой речи» главного героя этой книги, в нее включены также отрывки из воспоминаний ее современников (Д. Шмаринова, М. Асламазян, О. Верейского, О. Богаевской, Т. Вебер, В. Курдова и др.) и некоторые письма, адресованные ей. Думается, это поможет читателю увидеть художницу со стороны, создать некоторую перспективу, «объективировать» ее монолог.

Композиционный принцип книги логически прост: это биографический коллаж, хронологически строго упорядоченный (Л. Тимошенко, часто не подписывая своих работ, обычно, за очень редкими исключениями, точно датирует все ею написанное). На ось времени нанизаны все жанры — дневники, письма, воспоминания, а также мои попутные замечания, показавшиеся мне уместными.

Почти весь рукописный фонд, легший в основу данного издания, хранится в семье Л. Тимошенко, у ее сына А. Е. Кибрика. Это дневники и отдельные рукописи художницы, стенограмма ее выступления в 1940 году, стенограмма обсуждения иллюстраций к «Евгению Онегину» в Детгизе, адресованные ей письма, ее собственные письма к сыну А. Кибрику, сохранившиеся черновики некоторых ее писем к другим адресатам, рукописи воспоминаний современников. Кроме того, использован материал архива И. В. Гинзбург в ЛГАЛИ, где хранится около 150 писем Л. Тимошенко. Выдержки из писем Л. Тимошенко были предоставлены составителю их адресатом Марией Арнольдовной Думмер (Караганда). Выдержки из печатных изданий имеют соответствующие отсылки в тексте книги.